Я заключил несколько сделок. Карас, двоюродный брат Эйнхорна, из «Холлоуэй энтерпрайзис», положил начало, купив несколько галлонов краски для захудалой гостиницы, чуть ли не приюта бомжей, у железнодорожной станции, но сказал, что никогда не приобрел бы ее для более ценной недвижимости: в жарком помещении или в сырой ванной комнате краска издает резкий запах резины. Еще один покупатель, врач из «Стейт энд Уейк», кореш Рубера, делающий аборты, заказал краску для своего кабинета; Рубер даже хотел лишить меня комиссионных, ссылаясь на то, что сам приложил к этому руку. Я уже тогда ушел бы от него, если бы не знал ситуацию в трудоустройстве из колонок «Трибюн». Теперь я зарабатывал мало и не мог помогать Маме, но все же содержал себя, и Саймону не приходилось подкидывать мне деньжат. Конечно, он был недоволен, что я ушел от Ренлингов. Как теперь жениться на Сисси, если он должен один содержать Маму? На это я ответил:

— Вы можете переехать к ней.

От моих слов он помрачнел, и я понял, что Сисси не согласится жить на старой квартире и заботиться о Маме.

— Саймон, ты же знаешь, что я тебе не враг и сделаю все, чтобы исправить положение, — сказал я. ____________________

Мы пили кофе в «Раклио», банка с краской стояла на столе, а сверху лежали перчатки. Рваные по шву, они откровенно свидетельствовали, что хозяин в настоящее время не на коне. Для торгового агента я был довольно неопрятен: существуют определенные критерии, по которым оценивают, насколько можно доверять продавцу. Я опустился ниже известного стандарта, поскольку не мог сдавать вещи в чистку или починку, да и не испытывал особого желания это делать.

Я вел довольно суровый образ жизни, усвоив некоторые привычки скваттеров. До моей комнаты отопление не доходило, и по ночам я спал в куртке и носках. Утром я спускался в драгстор[130], или аптеку, выпивал чашку кофе и планировал предстоящий день. Бритву я носил в кармане и брился в центре, где в общественных туалетах была теплая вода, жидкое мыло и бумажные полотенца, а ел, когда удавалось, в клубах молодежной христианской организации, забегаловках-автоматах или на избирательных участках. В девять утра я был полон сил, но к полудню мои надежды таяли; положение усложнялось и тем, что мне негде было отдохнуть. Я мог бы захаживать в новый офис Эйнхорна — он привык к людям, сидящим без видимых причин на скамейке за ограждением, но, будучи в прошлом его работником, вряд ли усидел бы без дела — он нашел бы для меня поручение. Так что, сев в трамвай, я был предоставлен сам себе. Кроме того, у меня имелись обязательства перед Саймоном, не позволявшие бездельничать, хотя бессмысленное метание по городу не приносило пользы. Но не только я находился в постоянном движении, других людей тоже что-то гнало прочь из дому — в места ненужные и негостеприимные. Можно вспомнить, что Сыну Человеческому негде было преклонить голову; или это означает принадлежать всему миру? Но такое просвещенное понимание отсутствовало, никто не задумывался, что происходит на земле. И я со своей банкой не больше других. А когда я находился в пути, ни трамваи, ни сам Чикаго не могли меня остановить.

Однажды, в конце зимы, когда снег уже таял, я, выходя из надземки, наткнулся на Джо Гормана, которого не видел после ограбления. На нем было добротное синее пальто в строгом стиле и новая фетровая шляпа, слегка примятая пальцами, как сдобный хлеб. Он покупал журналы на развале рядом с киоском. Голова высоко поднята, щеки разрумянились — выглядел он отлично благодаря сытному завтраку и легкому морозцу, хотя скорее всего не изменил стиль жизни и ночь провел за игрой в покер. Он смерил меня взглядом, не упустив из виду банку с краской, и понял, что я бедствую. На моем лице было написано, что жизнь повернулась ко мне черной стороной.

— Чем ты занимаешься? — спросил он и, когда я рассказал, мрачно протянул: — Вот простофиля!

Конечно, он был прав, и я оправдывался не слишком уверенно:

— Все-таки на моем пути попадается много новых людей, и, в конце концов, не исключено, что мне повезет.

— Ты в глубокой яме, — продолжал Джо. — Что толку от этих новых людей? Неужели тебе станут помогать просто за красивые глаза? Дадут тебе шанс? В наши дни первым делом содействуют родственникам. Есть у тебя надежные родственники?

С родственниками было туговато. Пятижильный по-прежнему водил молочный фургон, и мне в голову не приходило просить у него работу. Коблин в кризис потерял все и теперь разносил почту. Кроме того, я почти не видел их с похорон Председателя.

— Пойдем, угощу тебя сырным пирогом, — предложил Джо, и мы отправились в ресторан.

— Как поживаешь? — бросил я небрежно — прямой вопрос свидетельствовал бы о плохих манерах. — Встречаешься с Моряком Булбой?

— Нет, с этим болваном не вижусь. Зачем? Он сейчас в одной организации, они борются за создание союза — это все, на что он способен. Да и в деле, которым я занимаюсь, такие люди не нужны. Вот если ты захочешь слупить по-быстрому бабки, готов помочь. _

— Дело рискованное?

— Не настолько, как в прошлый раз. Я сам больше в такие передряги не лезу. То, чем я сейчас занимаюсь, незаконно, но намного легче и безопаснее. Как думаешь, на чем можно быстро заработать?

— На чем?

— Переводить иммигрантов из Канады через границу, от Раузес-Пойнт к Массена-Спрингс, штат Нью-Йорк.

— Нет, — отказался я, помня свой разговор с Эйнхорном. — Я за это не возьмусь.

— Но тут нет ничего опасного.

— А если схватят?

— Если схватят? А если не схватят? — саркастически передразнил он меня. — Хочешь, чтобы я шатался по городу и торговал краской? Лучше уж быть неподвижным, как контрольная газовая лампочка, но я не могу сидеть сложа руки — рехнусь.

— Но это государственное дело.

— Не нужно указывать, какое это дело. Тебе, похоже, требуется помощь. Я езжу к границе два-три раза в месяц и просто устал водить машину. Если отправишься вместе со мной и поведешь машину до Массена-Спрингс, получишь пятьдесят баксов и деньги на расходы. А если проделаешь весь путь, то и все сто. В пути у тебя будет время подумать, и мы вернемся назад через три дня.

На это я согласился, рассматривая новую работу как небольшую передышку. Пятьдесят долларов, ясно, не решат нашу с Саймоном проблему. Но я был сыт по горло не пользующейся спросом краской и решил, что с этими небольшими деньгами перекантуюсь недели две, а там присмотрю что - нибудь получше и, может, вернусь в колледж, потому что на своем образовании я крест не поставил. Это с одной стороны, а с другой — хотелось перемен. Что до иммигрантов, то я думал так: «Если им хочется приехать к нам, то какого черта их не пускать? Здесь для них всего хватит — в том числе и неудач».

Я отдал краску Тилли Эйнхорн, делавшей косметический ремонт ванной, и рано утром сел в черный «бьюик» Джо Гормана; автомобиль мгновенно разогнался, и я сразу понял, что мощность мотора основательно увеличили. Не успел я как следует устроиться — завернутую в газету рубашку положил на заднее сиденье, а пальто, расправив, подложил под себя, — как мы уже оказались в конце Саут-Сайд, миновав «Карнеги стил», затем — дюны, похожие на кучи серы; с двух поворотов объехали городок Гэри и помчались по дороге на Толедо; скорость все увеличивалась, мотор зверски ревел — не пыхтел, а просто делал то, для чего его придумали.