Судя по данным финской стороны, самолет Дмитрия Федоровича был сбит капитаном Олли Пухакка из З./1_е1_у 34 (шестой в финской табели о рангах, позднее — кавалер креста Маннергейма). В своем рапорте (8ДгкТ19283/103) он упомянул, что один из «яков» — очевидно, ведомый Петрухина, во время атаки висел у него в хвосте, но не сумел открыть по нему огонь. Об атаке верхней пары прикрытия Пухакка не упоминает.].

С самого начала операции по снятию блокады мы в ней активно участвовали. Утром 14-го нас очень рано подняли и отвезли на аэродром. Наземные войска должны были перейти в наступление 15 января, а еще 14-го числа нас собрали на аэродроме и сказали, что мы должны сделать все, чтобы освободить Ленинград. Мы гордились тем, что первыми откроем огонь по врагу. Валерий Поскряков [Поскряков Валерий (?) Афанасьевич (оф. 9+6в/п).] получил приказ поддерживать связь с танкистами и корректировать их движение, выдавать целеуказание.

Во время всей операции было холодно: -10…-15 градусов, по утрам стояли туманы, и в небе висела низкая облачность. Самой большой неприятностью был лед на взлетно-посадочной полосе, который почему-то образовывался в некоторых местах. За весь период мы не потеряли ни одного самолета из-за вражеских истребителей — немцев в воздухе не было, но возросли наши потери из-за обстрела с земли.

От низких температур наша техника не страдала — у нас были особые методы по разогреву моторов — сложное и нудное дело, но мы делали все, для того чтобы победить врага. Что касается наших пушек, то у нас на «яках» оружие располагалось в моторном отсеке, и задержек, связанных с замерзанием, у нас не было.

Той зимой мне больше всего запомнились бои за освобождение Кингисеппа. Уже было объявлено о полном снятии блокады с города Ленинграда, когда войска Ленинградского фронта, продвигаясь на запад, подошли к этому сильно укрепленному населенному пункту. Там было много войск противника, немцы прятали технику прямо в домах. К освобождению города привлекли и нашу 9-ю шад. Я принимал активное участие в прикрытии штурмовиков и должен сказать, что такого количества самолетов я до этого одновременно в воздухе не видел. Бомбили его страшно. Представьте — февраль месяц, а снега нет! Только земля черная!

Во время боев по разгрому немецкой группировки под Ленинградом нас привлекали и к самостоятельным штурмовым действиям по живой силе и технике врага. Летали, как правило, четверкой, иногда восьмеркой. В первые дни погода была отвратительная, облачность 50—100 метров, но мы тем не менее летали на штурмовку. Так, я помню удар под Ропшей. Четверку вел опытный летчик и командир Сусанин [Сусанин Евгений Иванович (оф. 2+0 в/п)]. Мы атаковали колонну немецких автомашин на Нарвском тракте. Сожгли тогда несколько машин и уничтожили несколько солдат.

Первая воздушная победа была у меня в феврале. Я получил задание четверкой прикрыть наши войска и переправу через реку Нарову. Не помню, кто был ведомым, но ведущим второй пары, если память мне не изменяет, был Воробьев [Воробьев Виктор Иванович (оф. 3+3 в/п), пропал без вести 2.09.44.]. Тогда начались трудные бои с немцами, погода на нашей стороне стояла отвратительная, и никак к этой переправе прорваться не могли, но я прорвался. По непонятным причинам Витя от меня откололся — барражирую над переправой парой. Вдруг слышу разговор по радио: «Вижу самолет противника!» — а как определишь где? Стал искать, смотрю — какие-то хлопки — значит, зенитки по кому-то бьют. Подошел поближе, и действительно — летит самолет. Тут ко мне и Витя пристроился, и стали мы атаковать четверкой. Как сейчас помню, был это «хейнкель» — двухмоторный бомбардировщик. Летел он совершенно один и без прикрытия. Полетели какие-то бумажки. Я снизу сзади на первом заходе дал очередь по правому двигателю и увидел, как тот остановился и загорелся. Мои ведомые добили его. После посадки мы узнали, что этот Хе-111 разбрасывал листовки над позициями наших войск — несколько штук застряло на радиаторе у Витьки, и мы их сдали по возвращении. [Бой 8 февраля 1944 года в 11:55. Групповая победа записана на л-та Тихомирова, мл. л-та Гапонова, мл. л-та Осадчего и мл. л-та Воробьева].

Как-то раз командованием было принято решение о нанесении удара по эстонскому аэродрому Раквере силами 7-го гшап (им командовал ГСС Мазуренко) под прикрытием 13-го полка подполковника Мироненко. На усиление истребительного прикрытия направили также 1-ю эскадрилью нашего полка под командованием капитана Парамонова, которую в свою очередь усилили моей четверкой. Первый налет был очень удачный — сожгли или повредили мы около 20 самолетов противника, сбили же у нас только один штурмовик.

Командиру 35-го полка Суслину на этой волне приказали повторить налет, но на этот раз немцы их встретили и сильно потрепали, а несколько самолетов заблудилось в облачности, о формировании которой в районе цели не было известно. Из 3-й эскадрильи не вернулся Поскряков — он сел в Эстонии на вынужденную и только через несколько дней пробрался через линию фронта. А вот командир полка Суслин пропал без вести. Задание не было выполнено, потеряли несколько истребителей и штурмовиков [Очевидно, речь идет о налетах на Раквере 26 февраля 1944 года. В первом из них в 14:10—14:15 13 Ил-2 7-го гшап КБФ под прикрытием 26 Як-9, Як-7 и Як-1 13-го иап КБФ и 6 Ил-2 35-го шап КБФ под прикрытием 10 Як-7 12-го иап КБФ тремя заходами атаковали аэродром и станцию Раквере, уничтожив 9 и повредив 7 самолетов на земле и сбив 2 в воздухе.

Во второй раз в 16:42 вылетела группа 6 Ил-2 35-го шап КБФ в сопровождении 10 Як-7 12-го иап КБФ. На подходе к цели самолеты вошли в облачность и растерялись. Дошел до цели и вернулся на аэродром лишь один Ил-2, пять штурмовиков пропали без вести. Автор пока не может с уверенностью сказать, был ли Суслин среди этой пятерки (он мог вернуться с территории противника), но, по крайней мере, командиром полка в то время был капитан Д.И. Акаев, а Суслин занял этот пост 6 сентября 1944 года и командовал 35-м шап КБФ до Победы].

Лучшим моим ведомым был Петр Гапонов. Когда он только прибыл в полк — дело было тогда на аэродроме Гора-Валдай, — на одной из посадок поломал самолет. Командир полка Волочнев хотел его выгнать — отправить в штурмовики: «Это не летчик, не истребитель! Такой летчик мне не нужен! Перевести на штурмовик». Тогда ко мне подошел Беляев, рассказал ситуацию и предлагает: «Ну что, Тихомиров, возьмешь Гапонова к себе ведомым?» Ну, а почему не взять? Я и взял — перевели его в нашу 2-ю эскадрилью. Оказался Петя замечательным летчиком, прекрасно летал, никогда от меня не отрывался — очень надежный ведомый был. [На счету Гапонова 5+6 в/п]

Но однажды меня сбили — это был единственный раз за всю войну. Случилось это 18 марта 1944 года. 13-му краснознаменному полку тогда снова потребовалась помощь. Как обычно в такой ситуации, ко мне подошел Беляев: «Ну, Тихомиров, давай!» И вот я со своей четверкой перелетел с аэродрома Гора-Валдай в Котлы. Вылетели мы вместе с летчиками 13-го авиаполка на сопровождение «илов» 7-го гвардейского штурмового полка и провели очень удачный бой — я сбил одного «мессера». Стали возвращаться, а на обратном пути я уже расслабился — радость в душе из-за сбитого, и вдруг слышу, по рации передают: «Сзади самолеты противника». Я подумал, что это где-то в районе линии фронта позади и не обратил внимания. Вдруг как горохом по самолету — ничего не понимаю, самолет задрал нос и перешел в кабрирование. Штурмовики кричат: «Маленький, горишь!» — а из пробитого радиатора вся вода ушла. Это и был «дым». Ну, думаю, сбили, пробую рули — ручка свободно болтается, реакции никакой. Если не вывести машину из набора, она потеряет скорость, перейдет в штопор, и мне крышка, отлетался бобик. Как я в те секунды сориентировался, не знаю — чисто инстинктивно убрал газ. «Як» опустил нос. В пологом планировании лечу прежним курсом, ищу площадку для приземления, а рулей нет — перебило тяги рулей высоты. Двигатель перегревается, датчик температуры жидкости охлаждения зашкаливает. Управляясь газом, держу машину в пологом планировании. Появилась кромка льда, а за ней уже и берег Кургальского полуострова виден. Садиться пришлось на лед. Выпускаю посадочные щитки, шасси оставил убранными. Перед самым касанием резко прибавил газ — самолет опять поднял нос, нормально приземлился и заскользил по льду. Когда машина остановилась, оказалось, что колонки управления и дна в кабине нет — все разодрало о торосы. Мне тоже шишек да синяков понаставило, но ничего серьезного. Чувствую, самое страшное позади, вылез, помахал ребятам из своего звена рукой (они летали кругами сверху — смотрели, как я там), чтобы они летели домой, достал свой «ТТ» и пошел к берегу.