– Я вас ненавижу, – сказал мальчик.

– Меня ничуть не обижает, когда ты так говоришь, – сказал липовый Бойд Хиггинс. – Я ведь знаю, ты имеешь в виду не это.

– Именно это, черт побери.

– Не ругайся, сынок. Это вредно для твоей души. Мы с мамой любим тебя. Мы понимаем твое состояние, всегда будем любить тебя и помогать тебе.

– Нет у меня никакого состояния.

– Это называется расстройством личности, Харли.

– Опять это ваше вранье.

– Слава богу, твое расстройство пройдет с возрастом. Мы знаем, ты борешься с ним уже сейчас, и нам хотелось бы помогать тебе еще больше, чтобы ты справился с этим.

– Значит, у меня дурацкое расстройство личности?

– Верно.

– Тогда почему вы не отведете меня к психиатру, к какому-нибудь специалисту?

– Школа – лучшее место для твоего лечения, Харли. Ты должен это хорошо понимать.

– Никакая это не школа. Ни учителей, ни классов, ни уроков.

Липовый отец улыбнулся и кивнул:

– Это не такая школа, к которой ты привык. Я уже говорил: это школа-пережидание.

– Какой в этом смысл?

Продолжая улыбаться, самозванец снял одну руку с рулевого колеса и потрепал Харли по плечу, словно желая убавить его злость. Раздраженный этой снисходительностью, Харли сказал:

– Вы нас не проведете. Ни на минуту. Все ребята знают, что вы не те, кем кажетесь.

– Ты уже сто раз говорил это. Но это часть чертова расстройства личности, Харли, глупая мысль о том, будто все мы роботы, или люди-стручки, или еще что-то. Если вас лечить, с возрастом все пройдет. Не бери в голову.

– Если нас лечить?

– Именно.

– Черт возьми, нас вообще не лечат.

– Не ругайся, сынок. Это некрасиво.

– Где это дурацкое лечение? Как нас лечат?

– Лучше, чем ты в состоянии понять. Со временем ты сам оценишь.

Они обогнули северо-восточную оконечность озера. Город лежал в нескольких милях впереди.

– Вы меня не напугаете, – сказал Харли.

– Это хорошо, сынок. Тебе незачем бояться. Никто и пальцем тебя не тронул. И не тронет.

Тот, кто выдавал себя за его отца, был неотличим от Бойда Хиггинса. Он и говорил, как Бойд Хиггинс. Но настоящий Бойд Хиггинс никогда не лгал Харли, никогда не проявлял высокомерия по отношению к нему, а этот высокомерный, все время врущий тип был настоящим куском дерьма.

– Вы все время врете. Вы кусок дерьма.

Самозванец улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– Ты говоришь так из-за расстройства. Это пройдет, когда ты вылечишься.

– Если бы вы были моим отцом, то наказали бы меня за такие слова.

– Послушай, сынок, если бы ты потерял ноги, я бы не стал тебя наказывать за то, что ты не можешь ходить. И я ни в коем случае не стану наказывать тебя из-за твоего расстройства.

«Шевроле-сильверадо», «рейнджровер» и «хонда-аккорд» торжественной процессией проехали по Доменной Печи. Для маленького городка здесь было слишком много сувенирных магазинов, торговых рядов и ресторанов. Все они имели причудливый вид и располагались вдоль широкой главной улицы с кирпичными тротуарами и старинными фонарями. Городок процветал не только благодаря двум с лишним сотням богатых гостей, которые останавливались в вечно переполненном пятизвездочном отеле, – сюда часто приезжали на денек люди из разных мест, даже из таких далеких, как Нэшвилл, Луисвилл и Лексингтон. По обеим сторонам улицы росли голубые ели с отвисшими голубовато-зелеными ветками, круглый год украшенные гирляндами крохотных лампочек, отчего Коммерческая палата нарекла Доменную Печь Городом-где-всегда-Рождество.

Расти здесь было одно удовольствие, особенно если твои мама и папа владели «Гаванью Хиггинсов», чем-то средним между закусочной и кафе-мороженым. Но теперь город стал для Харли чужим. Ему не позволяли гулять по улицам. Старые дома, лавки и деревья, не освещенные в этот час, выглядели такими же, как прежде, – но теперь то, что раньше привлекало его и даже казалось волшебным, выглядело зловеще.

За пределами городка Лейквью-роуд сворачивала на запад. В двух милях впереди высился величественный отель.

– Скажите еще раз, почему вы называете это место школой-пережиданием.

– Я говорил это уже сотню раз, но могу и повторить, если ты от этого успокоишься. Мы называем ее школой-пережиданием, потому что твое расстройство лечится прежде всего временем. Ничего не поделаешь, нужно переждать, пока проклятая болезнь не пройдет сама.

– Пока мне не исполнится шестнадцать?

– Верно.

– А до этого времени я буду в тюрьме?

– Послушай, Харли, мальчик мой, не мучай меня такими разговорами. Ты знаешь, что это не тюрьма. Ты получаешь все, что хочешь, а кроме того, тебя хорошо кормят, ты дышишь свежим воздухом и получаешь прекрасный уход.

Харли хотелось выть. Выть, выть и выть, пока не кончатся силы. Он знал, что он не сумасшедший. Но ведь настоящие сумасшедшие именно так и вопят в своих психушках. Он не стал выть и сказал:

– Я читал книгу о расстройствах личности.

– Молодец. Познай себя, как говорится.

– Мне может понадобиться другая книжка об этом.

– Значит, она у тебя будет, сынок. Мы купили тебе все книги, которые ты просил. Ты же знаешь, мы только рады – читай все, что пожелаешь. Нам с мамой все равно, что ты читаешь, даже если книга непристойная. Что угодно, лишь бы ты мог интересно проводить время. Надо только оставаться в школе и проводить там время, и все.

– Что это за расстройство личности, которое само проходит в шестнадцать лет?

– Такое, как у тебя, сынок.

– И как оно называется?

Самозванец рассмеялся точно так же, как Бойд Хиггинс:

– Господи помилуй, мальчик, я всю жизнь делал сэндвичи и мороженое. Моя голова не приспособлена для запоминания медицинских терминов в тридцать букв.

– А почему ровно в шестнадцать?

– Насколько я понимаю, мозг продолжает расти и после шестнадцати, но в это золотое время он созревает полностью. Когда он созреет полностью, ты будешь готов.

– Готов.

– Готов, как никогда.

– Готов к чему?

– Готов к тому, чтобы выйти из этого состояния.

– Вы хотите сказать, за одну ночь?

– Если я правильно соображаю, то да.

Они миновали въезд в отель и продолжили путь.

– Еще два года, считая от сегодняшнего дня.

– От вчерашнего – от твоего дня рождения. Когда ты вылечишься, мы вздохнем с облегчением. К нам вернется тот Харли, которого мы знали.