– Колон ведет нас к гибели. Лопни мои глаза!.. Плывем уже больше месяца, а никаких признаков земли.

– А что ты предлагаешь делать?

– Он сам, по-моему, не очень уверен в успехе своего дела. Сомневается. Недавно Диего подглядел в его каюте, что он сидит перед кувшином вина, разглядывает карту и колотит кулаком по столу. Бормочет что-то о том, что всё это – авантюра, бред, верная гибель!..

– И что?

– Да то, что Колон давно повернул бы назад, потому как он перетрусил после недавнего шторма. И штурман де ла Роса колеблется, и Висенте Пинсон, и его брат на «Пинте», а боцман Аранда – тупая скотина, мул, и делает всё, что ему скажут Колон и Пинсон.

– Отчего же Колон не повернет?

– А всё оттого, что у него советчики. Наушники. Те двое, которые приехали из Толедо. Говорят, что их хотели сжечь по обвинению в колдовстве, а тут подвернулось это дельце с плаванием. Вот их и посадили на нашу погибель на эту каравеллу.

– Что же ты предлагаешь делать, Айрис?

– А что тут думать? Что предлагать? Взять этих наушников и колдунов, и молодого, и второго, маленького и лысого…

– Ну и?..

– А что – ну? Ты совсем дурень, что ли? Ночи темные, каравеллу качает, того и гляди, кто за борт выпадет. А если Колон лишится советчиков, то авось передумает и повернет назад в Испанию.

– А что – дело! Нужно прикинуть, как бы лучше обстряпать это дельце.

Обо всём этом я сказал почтенному товарищу Ульянову, на что он замахал своими коротенькими ручками и стал вещать что-то эпохальное о провокаторах и методах работы с ними…

27 сентября. Избегаю выходить на палубу, а вот сегодня вышел. Правда, тут же вернулся в каюту и стал смотреть из открытого иллюминатора… Придавило. Ночь как ночь. Звезды проступили на черном бархате неба, как зловеще блистающие кончики игл, пронизавшие ткань. В открытом иллюминаторе вырастает полуобглоданный лик луны, кажущийся особенно четким в неожиданно холодном для сентябрьской ночи воздухе. Или холодно только мне?.. Свет ночного светила контрастен и ярок, по палубе шатаются тени, из углов вырастают шепотки и стоны, а снизу, из трюма, сочатся длинные, унылые скрипы расшатывающихся шпангоутов и пиллерсов… Даже де ла Роса, штурман, мечется во сне, и видно теперь, в каком постоянном напряжении эти люди, отчего так много пьет Колон и столько времени, подперев голову, проводит над картой океана. Видел эту карту. Ничего общего с настоящим бассейном Атлантики. Но у нас у каждого свой камень на шее. Они не знают о том, ЧТО им предстоит открыть, нам же это известно, но это знание еще хуже, чем самое темное, самое пещерное невежество. Неужели, неужели навсегда?

Выкинут за борт? Могут.

2 октября. Этот день едва не стал последним в личной биографии нелепых пришельцев из чужого мира – Евгения Афанасьева, журналиста, и Владимира Ульянова-Ленина, политика.

А всё началось с того, что какой-то пьяный идиот принял низкое облако, выросшее на горизонте, за землю.

– Земля, земля!

– Земля! Зе… где мои десять тысяч мараведи?!

Самое смешное, что этим придурком оказался тот самый Мануэль Грегорио, ремесленник из Мадрида, которого якобы сжег на костре его собственный работничек – будущий фрей Констанций по прозвищу Минус Двести. Оказывается, Мануэль выжил, а теперь таким же макаром, как и мы с Ильичом, попал на каравеллу и принялся восполнять убытки: вместо причитающихся двухсот от фрея Констанция потребовал десять тысяч от королевы через посредничество Колона. Владимир Ильич, который не умел жить спокойно, немедленно влез в происходящее и заявил, что это никакая не земля, а обычное облако. А напоследок обозвал Мануэля своим любимым словечком «оппортунист». Мануэль полез в драку. Впрочем, Владимир Ильич ловко увернулся и подставил Мануэлю подножку, да так удачно, что тот выпал за борт. Прибежал Колумб и стал орать на команду, обзывая матросов кучей ослиного дерьма, слепыми недоносками, неспособными отличить землю от облака, и прочими лестными терминами. Почему-то меня не удивило, что команда разобиделась на такие непарламентские выражения. Застрельщиком в бунте стал все тот же ирландский негодяй Айрис, который без околичностей заявил, что Колона околдовали два проклятых толедских колдуна, иначе он давно бы признал очевидное: там, на северо-западе – земля!

Свою содержательную речь он закончил предложением повесить меня и Владимира Ильича. Начало заварушки было впечатляющее, что тут и говорить.

– Повесить колдунов! – стали орать матросы.

– Утопить!

– Ядро на шею – и за борт! – Вышел боцман Аранда и рявкнул:

– А ну, марш в кубрик! Кому сказал!

Обычно зычный голос боцмана Аранды действовал на этих типов достаточно, чтобы они с ворчанием убрались с верхней палубы. Но оказалось, что на этот раз всё серьезнее. Между тем боцман орал:

– Что встали, стадо ослов и баранов? Быстро в кубрик, а вы пятеро – на мачты! Судя по этим облакам, идет шторм! Убавить паруса! Взять на гитовы бизань! Что встали?..

– Мы не двинемся с места, – сквозь зубы сказал ирландец Айрис и вдруг вынул нож, – пока на борту эти два ублюдка. Мы долго терпели их. Я готов плыть на одном корабле с ворами, грабителями, даже убийцами, но только не с колдунами! Думаете, никто не видел, какими бесовскими значками этот парень испещряет бумагу! – Его палец ткнулся в ту сторону, где у мачты стоял я. – Думаешь, никто не видел, как ты пишешь свои мерзкие бесовские буквы, которых никто не может понять? (Это он о моем дневнике.) Что это, как не заклинания! Он погубит нас!

– Айрис верно говорит! – послышались выкрики. Сказать, что я в эту минуту испугался – ничего не сказать. Ноги стали как ватные, какой-то ломкий холод ящерицей прополз по жилам, и я прислонился спиной к мачте. В этот момент на трапе появился Колумб, вооруженный кортиком. За ним, раскачиваясь на своих кривых ногах, бежал де ла Роса, в руках которого виднелся деревянный кофель-нагель – это такая штука для крепления такелажа. Они появились куда как вовремя, потому что в это мгновение я был буквально пригвожден к палубе и не мог даже пошевелиться. Айрис уже направился ко мне и к удивленно склонившему голову Владимиру Ильичу, когда Колумб крикнул проклятому ирландцу:

– Ты почему не выполняешь приказаний, собака?

– Это мы еще посмотрим, кто из нас собака… – сквозь зубы произнес Айрис и, возвысив голос, завопил: – Болваны! Нас ведут, как быков на убой, а мы и мычать боимся! Разве вы еще не поняли, что Колумб и его шайка колдунов и чернокнижников угробят нас всех до единого! Если мы не поможем сами себе, никто нам не поможет, вот так!…

– Что же вы не поете, Владимир Ильич, ведь он рассуждает точно по вашим рецептам? – пробормотал я.

– Вы о чем это, товарищ Афанасьев? – отозвался тот, в некотором замешательстве потирая лоб. – Что я должен петь, батенька?..

– …никто нам не поможет, кроме нас самих!.. – гремел Айрис.