В гостиничном ресторане я съел тарелку горячего борща. Затем в баре выпил водки – мне нужно было срочно успокоиться, а водка хорошо помогала. Пожилой бармен предупредил меня по-английски, что я пью слишком быстро, но я не стал его слушать. Не знаю, сколько прошло времени. Помню себя на холодной улице, захлебывающимся от рвоты. Та ночь прошла очень тяжело».

– Я сказал о борще, и мне пришло в голову, что нам тоже надо поужинать, – отвлек я девушку от рассказа. – Хатидже-ханым, должно быть, оставила что-нибудь в шкафу. Давай-ка сегодня вечером выпьем водку за Мехмеда.

В ответ журналистка слегка подняла брови и улыбнулась, но это означало – «нет».

– Конец истории можно слушать только под «Столичную», – настаивал я. – Причем нужно пить ту бутылку, которую Мехмед привез из Москвы. Это как раз прощальная бутылка.

– Но я никогда не пила водку! – залепетала девушка. – Она ведь очень крепкая.

– Попробуешь со мной ее в первый раз. Она крепкая, но это хороший напиток. Не беспокойся, от одной-двух рюмок ты не рассыплешься.

Бутылка «Столичной», которую Мехмед привез из Москвы, давно заиндевела в морозилке. Я ее открыл, налил две маленькие рюмки, одну протянул девушке.

– За что пьем? – спросила она. И тут же предложила: – Давай выпьем за то, чтобы Мехмед встретился с Ольгой.

Я усмехнулся.

– Ты очень хитрым способом пытаешься выведать у меня конец истории, однако тебе придется подождать. Предлагаю выпить за всех безнадежно влюбленных.

– Это еще зачем?

– Не знаю, просто вырвалось. Если ты не хочешь, то давай выпьем за Кербероса, которым из-за тебя я пренебрегаю уже несколько дней.

– Ой, только не за него! – нахмурилась девушка. – Я лучше выпью за Людмилу.

Она со страхом сделала небольшой глоток и тут же широко раскрыла глаза.

– Ой! – воскликнула она. – И лед, и огонь одновременно! Что же это такое?

«На следующий день я бродил по улицам и закоулкам Москвы, по Красной площади мимо Мавзолея Ленина, по улице, которую я привык называть улицей Горького, которая сейчас стала Тверской, я заходил на станции метро, зашел даже в огромный торговый центр под названием ГУМ.

Я заглядывал в лицо каждой женщине. Под вечер я зашел в офис, – результатов все еще не было. Динч убеждал меня так себя не мучить: мне следовало отдохнуть в отеле, восстановить потерянные силы, побриться, привести себя в порядок, однако его слова не задерживались у меня в голове. Я наматывал круги по Москве под безостановочно падавшим снегом, и метель развевала мои длинные волосы и бороду.

В ГУМе я купил себе длиннополое черное пальто, в котором, должно быть, выглядел еще более странно. В нем я стал окончательно похожим на монаха в рясе. Снежный ветер взвевал подол моего пальто на Красной площади, и туристы подходили со мной фотографироваться. Ольга, наверное, очень бы удивилась, увидев меня в таком виде.

Мехмед Измайлович, думал я, Мехмед Измайлович. Значит, если я стану русским, меня будут так называть. Мехмед, сын Измаила. Вовсе не Мухаммед Арсланов.

Так прошла неделя. Утром я выходил из номера, а под вечер, усталый, возвращался в гостиницу, ел суп и безжалостно напивался в баре отеля. С похмелья днем я ходил, словно во сне.

Однако все когда-нибудь кончается – этот период в моей жизни тоже закончился. Как-то раз под вечер я вернулся в гостиницу, и, когда забирал ключ, высокая девушка в синей униформе за стойкой администратора сказала, что мне оставили записку. Она вручила конверт. Дрожащими руками я открыл его: на фирменной бумаге отеля было что-то написано на кириллице. Я показал бумагу девушке, спросил, что это значит.

Ее английский был безупречен.

– О, пожалуйста, простите! – сказала она. – Сообщение поступило по телефону, и моя коллега машинально записала по-русски.

Мне хотелось как можно скорей узнать, что там написано.

– Это адрес, – объяснила девушка, – сейчас я его перепишу вам.

Она взяла другой листик бумаги и стала переписывать записку латиницей. Сначала она написала «L», затем «U», потом «D», потом «M», потом «I»… От каждой новой буквы мое сердце подскакивало как сумасшедшее, мне было трудно дышать. Когда она дописала имя и адрес, я спросил, далеко ли это. Даже если бы это оказалось за Уральским хребтом, я был готов тотчас же отправиться в путь.

– Судя по адресу, – сказала девушка, – место находится на окраине Москвы. Если сесть на такси, то можно доехать за двадцать – двадцать пять минут.

Я немедленно взял такси – одно из стоявших перед отелем, и сунул шоферу в руку бумажку с адресом на кириллице. В конце концов все получилось! Я нашел Людмилу! Но она интересовала меня не как объект мести! Моя душа была полна сладкого волнения».

Девушка лихо опрокинула третью рюмку. «Будь осторожна, запьянеешь, тебе станет плохо», – предупреждал я, но она не слушала. Ее съедало такое любопытство, что она иногда едва не подгоняла меня, чтобы я поскорее рассказал.

– Дом, к которому таксист повез Мехмеда, находился в одном из густонаселенных спальных районов Москвы, – продолжал я. – Наступил вечер, и стемнело.

«Прежде чем я вошел в дом под номером «23», на улице, которую освещали желтые фонари, меня охватила странная робость. Возможно, и Ольга была там. Возможно, всего лишь несколько минут осталось до того момента, как я соединюсь с существом, которое властвует над моими мыслями, душой, разумом, встречусь с любовью всей своей жизни.

Пока я поднимался по лестнице, мне казалось, что у меня в груди бьется не сердце, а бомба, которая может взорваться в любой момент.

Я поднялся на третий этаж. Перед дверью квартиры номер «12» остановился и перевел дыхание. Затем прислушался, раздаются ли изнутри звуки. Из других квартир доносился звук телевизора, поэтому я не смог разобрать, разговаривает ли кто-нибудь внутри, и позвонил. В двери был глазок, и я отошел в сторону, чтобы Людмила меня не увидела. Ничего не произошло, дверь никто не открыл. Я позвонил еще раз, и вновь безрезультатно. Только когда я позвонил в третий раз, то услышал какой-то шорох. В четвертый раз я звонить не стал, а принялся ждать.

Через некоторое время дверь открылась, и высунулась женская голова. Правой рукой я зажал ей рот, а левой обнял за талию. Людмила попыталась отбиться, но я затащил ее внутрь, а дверь за собой захлопнул ногой.

Мы оказались в крошечной прихожей, из которой дверь вела в гостиную. Я затащил ее туда. Мы оказались в комнате, обставленной простой мебелью. Перед окном стоял оранжевый диван, рядом с ним – зеленое кресло. Посреди комнаты я увидел маленький квадратный обеденный столик. Над ним висела безвкусная пластмассовая люстра. Напротив стола была еще одна дверь, она была закрыта. Все это я разглядел в одно мгновение, а затем постепенно ослабил хватку. Только сейчас я заметил, что я зажал ей еще и нос. Она не могла дышать и пыталась вырваться, задыхаясь. Так что я немного ослабил хватку, но не слишком, так, чтобы ей хватило дыхания. «Шшшш, тихо», – прошептал я ей на ухо. Удары ее сердца отдавались у нее на шее. Я подождал какое-то время, пока она не перестанет сопротивляться, а затем заговорил.