Роджер усмехнулся:

— Ты-то? С трудом? Да ладно тебе!

— Знаешь, дай-ка я лучше объясню наглядно.

— Наглядно?

— Покатаю тебя, устрою небольшую экскурсию.

— Какую еще экскурсию? — Роджер невольно бросил взгляд на часы.

— Не бойся, это ненадолго.

— Ха, так уж и ненадолго, — усомнился Роджер. — У меня несколько встреч, Уэс. Чтобы приехать сюда, пришлось прервать разговор с важным клиентом. Ты не пойми меня превратно, но…

— Именно так и пойму, — возразил мэр. — Ты пока даже не догадываешься, что Фарик Фэнон — самый важный клиент из всех, какие у тебя были. Роджер, я ведь тебя не просто так катать собираюсь. Я должен сказать тебе нечто особенное, но для этого мне нужна соответствующая обстановка. Идет?

Уэс смотрел очень серьезно, и Роджеру недостало сил отказаться, хотя в необходимость «небольшой экскурсии» он не очень-то верил.

— Что ж… идет, — согласился он. — Только вот позвоню своей секретарше.

— Давай звони, — ответил Уэс. — А я попрошу Глэдис вызвать шофера — пусть подготовит машину. Да ты никак сомневаешься, Роджер? Обещаю — жалеть не придется.

— Да нет, я не…

— О своей фирме не беспокойся. Твои боссы тоже пока еще не поняли, что дело Фэнона имеет для них первостепенную важность.

Итак, Роджер позвонил Роберте Хафферс, мэр — своей помощнице Глэдис Цезарь, и вскоре они уже спускались по небольшой лестнице в подземный гараж. У «бьюика» жемчужного цвета стоял шофер — шоколадный негр лет пятидесяти, настоящий громила с бычьей шеей. Над верхней губой у негра была тонкая ниточка усов. Он ожидал пассажиров, открыв заднюю дверцу машины. Для шофера он выглядел чересчур щеголевато — голубовато-серый двубортный костюм из ткани в крученую нить и темно-синий галстук. Надо же, крученая нить! Тут есть над чем задуматься.

— Роджер, — обратился к нему мэр, — познакомься, это Дэкстер Джонсон. Дэкстер, это мой старинный приятель по студенческому братству — юрисконсульт Роджер Белл.

Они обменялись рукопожатиями; у Дэкстера оказалась такая огромная рука, с такими гигантскими пальцами, что ладонь Роджера попала в стальные тиски между указательным и средним — всю руку он даже не смог обхватить.

Мэр с Роджером сели на заднее сиденье «бьюика», обтянутое кожей бордового цвета; Дэкстер сел за руль. Спина и плечи у него были до того широкими, что водительское кресло казалось для него маловато.

Мэр обратился к шоферу:

— Дэкстер, поедем в Такседо-парк. Только не через Пичтри, а по Пидмонт-авеню.

И Роджеру:

— Хочу показать тебе дом Инмана Армхольстера

Роджер посмотрел на Уэса и, вопросительно выгнув бровь, мотнул головой в сторону шофера.

— Все нормально, — успокоил его мэр, — тут все нормально. К тому же никому не запрещается глянуть на дом Армхольстера. Как-никак наша местная «достопримечательность». Иначе и не назовешь.

И вот уже «бьюик» ехал через черные районы центральной части города, бывшие когда-то средоточием жизни чернокожего высшего общества: магазины для черных, рестораны для черных, ночные клубы для черных, офисы, в которых работали черные… Эджвуд-авеню, Оберн, Эллис-стрит, Хьюстон… прежде всего Оберн. Еще раньше лидер черных, Джон Уэсли Доббс, в честь которого назвали Уэсли Доббса Джордана, дал району название Суит-Оберн, что значит Сладкий Оберн. Роджер подумал про себя, что ничего «сладкого» здесь нет. Обеспеченная прослойка черных давно уже переехала в Уэст-Энд, Каскадные Высоты и другие районы на западе города. Через самый центр Сладкого Оберна проложили широкое, приподнятое над землей шоссе. В Оберне стоял дом, где жили родители Мартина Лютера Кинга и где родился он сам; соседний квартал представлял собой мемориальный памятник — Центр социальных перемен ненасильственным путем. Останки Мартина Лютера Кинга хранились в мраморном саркофаге посреди Центра. Дом и соседний квартал считались одними из самых популярных мест туристического паломничества, но надолго в Суит-Оберне туристы не задерживались и деньгами не сорили.

Шофер повел машину под эстакадой трассы 75 — они проехали старый Дворец съездов Атланты и выехали на Пидмонт-авеню.

Мэр спросил Роджера:

— Какую улицу мы только что пересекли?

— Что-то не заметил, — признался Роджер.

— Понсе-де-Леон.

Название говорило само за себя — любой знал, что улица Понсе-де-Леон в восточной части делит город на территорию черных и белых. В западной части таким разделителем служат пути Норфолкской южной железной дороги. Посреди Понсе-де-Леон можно было запросто прочертить двойную линию — белую с севера и черную с юга — и сделать ее официальным барьером.

— К слову сказать, — заметил Уэс, — две трети Атланты сейчас находятся как раз за нами. — Мэр ткнул большим пальцем за спину. — То есть семьдесят процентов населения. Но никто этого не видит. Тебе случалось листать путеводители по Атланте? Которые «Олимпикс» издает? Попадаются толстенные тома, прямо романы, а не путеводители. Так вот, поначалу я глазам своим не поверил — как будто за пределами Понсе-де-Леон не существует ничего, кроме мэрии, офисов Си-Эн-Эн и мемориального комплекса Мартина Лютера Кинга. Представляешь, карты… обрезаны снизу! Чтобы ни один белый турист не вздумал забрести на южную часть Атланты. Не обозначены даже Ниски-лейк или там Каскадные Высоты…

— Ну, меня это не больно расстраивает, — заметил Роджер.

— Меня тоже, — сказал Уэс, — но ты ведь понимаешь, о чем я? Как отгородить белых туристов от черного населения, когда оно, население это, составляет семьдесят процентов? А так — сделать черных невидимыми! Ну вот, а теперь, как видишь, мы едем по Пидмонт-авеню, вверх по холму. И как думаешь, к чему это я? — Уэс улыбался своей ироничной улыбкой.

— Даже не представляю, — признался Роджер.

— Как раз сейчас мы едем по южному холму Голубого хребта Аппалач. Вот почему весь район Каскадных Высот сплошь холмистый и в названиях часто встречаются слова «вершины» или «холм». Атланта стоит на возвышенности, это самый высокий город из всех крупных городов, выше только Денвер. Остальные находятся на уровне моря, это портовые города. Даже Чикаго. Атланта возвышается на тысячу футов. Это средняя цифра, она обозначена на картах. Однако некоторые в Атланте живут выше остальных; сам знаешь, что имеют в виду, когда говорят «стекает вниз по холму». Мы с тобой живем в лучших районах Южной Атланты, но не будем обольщаться. Все же это подножие, а не вершина.

Когда «бьюик» остановился у светофора на пересечении Пидмонт-авеню и Десятой улицы, Роджер вдруг заметил, что они не доехали всего несколько кварталов до того места, где он застрял в пробке среди развеселой черной молодежи. В тот субботний вечер этот накачанный верзила Фарик Фэнон самым наглым образом вторгся в его жизнь.

Мэр махнул рукой вправо:

— Пидмонтский парк. А знаешь, что за здание в-о-он там… справа… я как раз на него показываю?