лета не видел. А тьфу, зиму. На самом деле, где им взять лёд, если даже зимой тут плюс двадцать. Как люди живут?

— Мне нужны корки от ржаного хлеба.

Поставил Сашка квас, через два дня попробовал. Без закваски хрень получилась и сахара он переложил, но лучше чем ничего. Ещё несколько кувшинов кваса поставив, дархан Дондук научил повара делать окрошку. Повар полез к нему со своим гаспачо, но когда попробовал «оклошку», то был вынужден признать, что ничего общего у них нет. Так Сашка с тех пор и ел в обед окрошку, а вечером гаспачо. Ну и салат делали ему из помидор с огурцами и каймаком или очень густой кисловатой сметаны. Юшка помидорная так прямо как из детства получалась.

— Никола, поплоси сеньола Лодлиго сделать майолу оклошку, — разрешил Сашка подавальщику. Майор Виктору Германовичу нравился. Это был настоящий вояка, без всяких дворянских закидонов. Простой как табуретка. Даже жаль было, что через несколько дней придётся ему горло перерезать. А придётся. Ни ирландцем, ни шотландцем, ни даже уэльсцем Джон Осборн не являлся и был настоящим патриотом Великобритании, готовым за неё умереть. Желательно прихватив с собой побольше врагов. Так что, убить его придётся и одним из первых, так как Сашка видел, как майор тренировался на борту «Аретузы» в метании ножей и сабельном бое со своим помощником капитаном Грегором Уизли. Рыжим этот Уизли был. Может — прадедушка тех волшебников.

Принес через несколько минут Никола майору окрошку и тот, попробовав, удивлённо хмыкнул.

— Необычный вкус, господин посол. Для жары, так самое то. Умеете вы азиаты хорошо устраиваться.

— Моя лада. Кусай, — Сашка подвинул к майору тарелку с поджаренными тостами ржаными. — Это кусай.

— Благодарю. У вас там такое готовят?

— Готовят. Будесь вкусно есть, сладко пить. Как в лаю зыть будес. В лай попадёсь. Хоцес в лай?

— Там такая же жара? Слушай, посол, а откуда твои охранники знают про футбол и так хорошо в него играть?

— Были англисяне, усили, — отмахнулся Сашка, — Скази, майол, а сто будет с футболистами, сто в длаку полезли?

Майор Джон Осборн хмыкнул. Ничего хорошего этих идиотов не ждёт.

— Какие есть наказания в Великоблитании? У моляков? Знаесь? Расказес?

Майор последнюю ложку холодного супа сунул в рот, промокнул усы хлебом и почесал затылок.

— Много есть… Например, «созерцание неба»(Skylarking): провинившегося матроса связывают и поднимают к топу мачты, где ему предстоит провисеть целую ночь, или целый день, или день и ночь.

— Плосто висеть? — не понял Сашка, в чём наказание. — Там касяет? Там залко?

— Нет, посол, там не просто подвешивают. Там… сложно подвешивают. Каждую ногу отдельно, каждую руку отдельно. Проштрафившегося матроса особым способом связывают и подтягивают к верхушке мачты, оставляя висеть там с распростёртыми руками и ногами в течение нескольких часов. У моряков это ещё называется висеть «как орёл с расправленными крыльями». Паришь, как орёл над морем.

— Ясна. Есё есть? — Сашка выдумке англичан поразился. Сразу видно, что культурная нация. Не бьют человека. Просто полетать предлагают. Уважуха.

— Есть. Видел как-то интересное наказание. Буксировка называется. Провинившегося матроса сажают в привязанную на длинном канате к корме шлюпку — из тех, что похуже, текущую, и чем больше дыр, тем лучше. А матросу для вычерпывания воды вручают железную кружку или поварской черпак.

— Плидумсики васи моляки.

— Но это всё ерунда. Самый серьёзный вид наказания — это: провести «сквозь строй», это наказание само собой никак нельзя считать морским, и у нас в пехоте есть, просто на земле в ход идут ивовые прутья и шпицрутены, палки такие, а на кораблях — линьки.

— Линьки?

— Верёвки с узлами. Есть и самое частое наказание — это бичевание «девятихвостой кошкой» — плеть такая специальная с рукояткой длиной в один фут и ремнями или веревками, на концах которых завязывают один-два узла.

Событие пятьдесят седьмое

«Не говори мне, что ты знаешь, лучше скажи, сколько ты прошел»

Мухаммед.

Капитан-лейтенант Вольфганг Эрих фон Кох, которого в Кронштадте, где он служил, все называли Владимиром Фёдоровичем, в очередной раз с холма на берегу небольшой горной реки Хоби осмотрел море, что простиралось за бухтой у городка Редут-Кале. Осмотрел и просто из-под руки, и потом подзорную трубу навёл. Корабли были. В бухте стояло несколько. Один из Одессы пароходофрегат, второй чуть поменьше из Севастополя прибыл. Было и неповоротливое турецкое крутобокое парусное судно. А вот корабля, которого он ждал, не было. И там дальше в море был парусник, но это явно не военный трёхмачтовый фрегат. Что-то с двумя мачтами и небольшое.

Сегодня было первое сентября, и на этот день был назначен приход в бухту у Редут-Кале того самого парусного фрегата, которым ему предстояло управлять, на котором нужно будет воевать на Дальнем Востоке с «повелителями морей» британцами.

Надо отдать должное его нанимателям неизвестным, всё что обещали, они выполнили. Жену Эмму и дочь Эрику уже через три дня в специальном большом дормезе отправили в Тулу. И даже для помощи им наняли женщину, знакомую с докторским искусством. Потом Эмма ему еженедельно писала письма из этого Пульмонологического центра. Хвалилась, как хорошо она устроилась в отдельной двухместной палате, восторгалась питанием и качеством лечения. Целыми днями поят настоями и отварами, водят в специальную комнату, все стены которой сделаны из выпиленных в соленом озере кирпичиков соли. Там, пишет Эмма, так вольно дышится. «Соляной пещерой» называется.

Каждое письмо жены из Басково вселяло в фон Коха уверенность, что он поступил правильно, заключив договор, предложенный ему Георгием Петровичем Ремизовым — бывшим Коллежским асессором, а теперь… А чёрт его знает, где он сейчас служит или работает. В Конторе, говорит, но в какой не называет. Хотя очень бы хотелось Владимиру Фёдоровичу узнать, что это за организация такая, и кто у них главный?

Все поручения, которые ему Ремизов дал, капитан-лейтенант выполнил. Он взял бессрочный отпуск для поправки здоровья, с помощью этого огромного таинственного помощника сделать это оказалось просто и быстро. Дальше Владимир Фёдорович сходил в канцелярию их штаба и попросил списки только что демобилизованных матросов и тех, что в запас после двенадцать лет службы отправили. Выписал Кох около сотни фамилий и прошёлся по знакомым сначала, потом по знакомым знакомых — офицерам — морякам, тем, которые с этими боцманами и матросами служили и в плавание