Таня оторопело слушала его, понимая, что ее враг… прав.

— Из прокуратуры тебя, естественно, выпрут. С волчьим, так сказать, билетом. Хороший каламбур, правда, Татьяна Волкова? Денег у тебя кот наплакал. Люди мои будут тебя вести денно и нощно. Ты будешь жить с сознанием того, что я в любой момент могу тебя убить — а могу и помиловать. И мысль об этом, крестница, сведет тебя с ума. Лучше, конечно, если ты сама на себя руки от безысходности наложишь. Раньше-то я любил людей пачками косить, сейчас же понял — лучше никого не убивать, а уничтожать морально. Точно говорю, гораздо больше удовольствия. А раздавить тебя, последнего волчонка из стаи — это будет, ой как круто, крестница!

Он подошел к Тане и произнес, сжимая, однако, пистолет в кармане.

— Да, ты проиграла. Больше шанса навредить мне тебе уже не представится. Ибо у тебя ничего нет. Кстати, учти, в твою новую «смерть» я не поверю — за исключением той, причиной которой стану сам. Денег у тебя тоже нет. И, главное, все твои попытки меня на зону послать потерпели фиаско. Последний процесс развалился, а все купленные тобой улики теперь в полном моем распоряжении.

Таня вдруг ощутила небывалую усталость. И на мгновение ей подумалось: лучше бы дядя Леня ее убил, а не оставлял такую — всеми преданную, потерявшую веру в будущее и ни на что более не надеющуюся… А тот с усмешкой продолжал:

— Будешь вести себя хорошо, так и быть, убивать не стану. А начнешь снова бузить, прижму к ногтю. Теперь ты моя марионетка, крестница, и жизнь твоя зависит только от одного — от моей милости. Но я прекрасно знаю, что мучает тебя больше всего? — Мерзавец гнусно усмехнулся. — То, что ты за своих покойников мне так и не отомстила. И уже не сможешь. То есть ты, дочка Миши Волка, предала и его, и Маргошу, и братца своего, и бабку с дедом. Вот и живи с этим, мучайся дальше!

Он вынул из кармана пистолет и ткнул его рукояткой в грудь Тани.

— На, дарю! В нем всего один патрон. Думаю, ты знаешь, как им распорядиться. Или все-таки хочешь всадить сейчас пулю мне в голову? Только, боюсь, у тебя кишка тонка. Так же, как и у Родьки. Он ведь тоже раньше на меня зуб имел, поскольку я кое-кого из его родичей грохнул. Поди, как и ты, мечтал меня пришить. А в итоге вышло, что моим зятем сделается скоро, моей правой рукой. И я ему доверяю, потому что знаю: у него мозги на место встали, теперь он — мой человек. Это еще одна моя победа, как и с тобой. Так что держи мой подарок при себе, а когда уж совсем невмоготу станет, засунь в рот и спусти курок. Сразу полегчает! Так вот, крестница…

И, засунув ей в руку пистолет, ничуть не боясь, вразвалочку, дядя Леня вышел из комнаты.

Таня тупо смотрела на оружие. Затем механически проверила обойму — так и есть, в пистолете был один патрон. И ведь могла бы выстрелить Чехарскому в спину, но сделать это не смогла.

Негодяй прав — она предала всех, кто был ей дорог и умер от руки дяди Лени. Так не лучше ли…

Таня подошла к столу, опустилась в кресло. В руке у нее был зажат пистолет. А что, если и правда положить конец всему прямо сейчас?

В комнату вошел синеглазый, чье имя — Родион — девушка наконец-то узнала. Несколько бритоголовых под его руководством стали выносить папки с досье, которые она собирала долгие годы. Один из типов, не обращая на Таню внимания, снял со стены стенд и потащил его прочь.

Родион, воспользовавшись тем, что остался с девушкой один на один, тихо произнес:

— Не дури. Чехарский со мной то же самое сделал. Уверен, что сумел меня сломать. Может, и сумел, черт его знает. Но ты не о нем, а о себе думай. Потому что от того, что ты умрешь, ему хуже не сделается. Только наоборот. А вот ты потеряешь все окончательно!

В комнату вернулись бритоголовые, принялись выносить оставшиеся папки с документами. Когда они удалились, Таня еле слышно произнесла:

— И что мне теперь делать?

Родион, сверкнув синими глазами, ответил:

— То, что и раньше, — бороться. Гарантирую, пока я «правая рука» Чехарского, он тебя не тронет. Тебе подарили жизнь, так что постарайся правильно ею распорядиться.

Бороться… Таня выпустила из руки пистолет, который грохнулся на пол, и нащупала на шее медальон Клементины с пулей посередине. Ну, конечно, она же всегда боролась — одиннадцать лет назад, прыгнув в реку, и позднее, в Питере…

Дяде Лене хочется, чтобы она наложила на себя руки? Но ведь ее смерть будет его подлинным триумфом. Поэтому Родион был прав — нельзя доставлять ему такого удовольствия. Пусть бандит и убийца в очередной раз забрал у нее все. Пусть у нее мало что осталось. Пусть она снова оказалась в самом начале пути.

Зато стала умнее. Мудрее. Хитрее. Ничего, Таня опять пройдет этот путь от начала до конца — и в итоге сумеет победить дядю Леню. Ибо уж слишком он уверен в своей неуязвимости. А кроме того…

А кроме того, имелся еще и Родион. Который, похоже, на ее стороне. Или нет? И это новая уловка дяди Лени?

Какая разница! Главное, она не имеет права сдаваться. Раз жива — значит, должна идти вперед.

Ибо настоящий волк, даже смертельно раненный, не уступает врагу!

Бывшие коллеги, когда Таня медленным шагом шла мимо них по коридору, приветливо здороваясь, отводили глаза, быстро заходили в кабинеты или делали вид, что увлечены беседой и ее не видят. Но при этом все взгляды были устремлены только на нее. Конечно, ведь никто не верил, что она появится в здании Мосгорпрокуратуры.

Раз никто не рассчитывал, она и появилась!

Дядя Леня Чех сдержал свое слово и приложил все усилия для того, что уничтожить ее — точнее, пока не лично Таню, а ее карьеру. Карьеру, которую она делала, чтобы иметь возможность уничтожить его самого.

Вскоре после того, что случилось в суде, сразу несколько желтых-прежелтых газетенок вышли с сенсационной, размещенной на первой полосе статьей о том, что дочь Михаила Волка, известного в лихие девяностые криминального авторитета, на самом деле жива и, используя чужое имя, пробралась в структуру прокуратуры. Тут же давались фотографии Тани — детская, в бальном платье, и нынешняя, в прокурорском мундире. Дальше шли пространные описания того, в каких преступлениях был замешан ее покойный отец. Еще была опубликована фотография шикарной виллы на Лазурном Берегу, точнее даже, настоящего небольшого дворца, а в подписи под снимком утверждалось, что это место обитания Татьяны и что отец оставил ей в наследство заработанные нечестным путем миллионы.

За этим последовало то, что, собственно, и должно было последовать: Таня имела короткий, но бурный разговор с Николаем Олеговичем, который в одночасье уволил ее.

Газеты вцепились в нее, как клещи, и публиковали одну статью за другой. В них намекалось, что Татьяна, сменив имя и став работницей Московской городской прокуратуры, явно пыталась помогать попавшим на скамью подсудимых мафиозо.

Интересно, что ни о Леониде Чехарском, ни о развалившемся процессе против него ни слова сказано не было.