Он чувствовал себя опустошенным.

То, чего он ждал, не приходило. Деляну не испытывал ни торжества, ни удовлетворения, да и облегчения не чувствовал. Он просто был доведен до изнеможения. То, что имел в виду Мальтус, говоря о потрясении, которое предстояло Андрею при первом перерождении, не наступило.

Он убил первого из подобных себе людей, но в эти секунды чувствовал себя просто убийцей, которого пойти на крайний шаг вынудили обстоятельства. Иначе бы он не стал убивать этого человека.

Затем случилось нечто такое, что было ему глубоко отвратительно. Он медленно пошел к убитому. В первый момент он боялся, что глаза Мальтуса оживут, чтобы направить на него ледяной взгляд. Ему казалось, что в руке мертвеца, лежащей на мече, он различает легкое дрожание, какое-то едва уловимое движение… Наконец он собрался с духом и приблизился к поверженному.

Фантазии исчезли. Мальтус был мертв, как только может быть мертв человек. Человек? И все же у него была подсказка сраженного рыцаря, что безвозвратно убить его может лишь прямой укол в сердце. Но если ему просто рассказали сказочку про этот укол, чтобы посмеяться над ним? Тогда ему понадобится немного больше времени, чтобы прийти в себя, собраться с силами для следующего боя с противником.

Можно было предполагать разное, но в глубине души Андрей был уверен, что все это не так. И он точно знал, что должен делать.

Деляну склонился над убитым. Правым коленом он легко, почти нежно коснулся руки рыцаря. К собственному удивлению, внутренне Андрей расслабился, но в то же время был очень далек от самого себя. Он не испытывал ничего, кроме уверенности, что сделает сейчас то, что должен сделать.

Взгляд Андрея переместился от лица убитого к его горлу. Свет солнца, проникающий сюда только в виде мягких рассеянных лучей, казалось, ослепил его. Это был какой-то наплыв светобоязни, который заставлял его держать глаза почти закрытыми, так что он едва видел свою жертву.

Он почувствовал, как страшная ледяная рука хватает и беспощадно сдавливает его сердце. Все в нем жаждало пищи, в которой ему долго отказывали. Все в нем кричало о том, что он наконец последует своему предназначению.

Его зубы коснулись горла убитого, и он с ужасом понял, на что готов пойти. У него задрожали руки и колени, когда он осознал страшный смысл того, что хотел втолковать ему Мальтус. Но как гиена, нашедшая свою жертву, не может удержаться от страшной трапезы, так и Андрей делал сейчас все, чтобы попробовать своей настоящей пищи.

Его зубы вонзились в шейную артерию рыцаря.

Он трепетал от опаляющего жара жизненной силы, проникающей в его тело. Пока волну за волной он всасывал в себя невероятную энергию, она жгла его изнутри, внедряясь в плоть, словно стремилась победить его.

Ему показалось, что наступила агония, и он закричал. Невероятная боль ощущалась во всем теле, жар и мука пульсировали в неизвестных ему ранее масштабах внутри него, посылая одну за другой все более стремительные волны; но одновременно он чувствовал, как в него проникает все усиливающийся поток жизненной силы, мощь которой превосходила все, что он только мог представить себе; как ею наполняется каждая клетка его организма и как это приближает его к взрыву.

И это… был Мальтус.

Вместе с энергией, которую принесло с собой перерождение, в Андрея вливалось и что-то другое, незримое, как если бы он проник в сознание золотого рыцаря, в его мысли, чувства или воспоминания; а в большей степени — идея Мальтуса, то, что было его сутью: озлобленность, гнев, безропотное смирение перед судьбой, которую он выбрал не добровольно, и то, чем в глубине души он никогда не хотел обладать. И во всем этом содержалась еще сила и жизненная энергия всех тех, кого Мальтус убил и чью кровь впитал в себя, — пульсирующая энергия, которую он сделал частью самого себя, — но не в первоначальном виде, а преобразованная в нечто такое, что было гораздо больше Мальтусом, чем его ранее побежденными соперниками.

Борьба была необычайно жесткой, и Андрей долго не верил, что победил. В этой внутренней борьбе он не раз подвергался опасности стать Мальтусом, вместо того чтобы превратить его «я» в свое.

Это было его первое перерождение. У него не было никакого опыта в этом зловещем процессе, он не знал, что с ним происходит, но прежде всего не знал, что может или должен делать, чтобы защититься от утраты самого себя.

Андрей стоял перед угрозой утонуть в водовороте озлобленности и ненависти, который заполнял сейчас его дух, как волна черного липкого дегтя. Но внезапно он осознал, что сражается уже не один. В окружившей его темноте вдруг возникли лица Рады и Михаила Надасду: большой и единственной любви в его жизни и по-отцовски близкого друга. Рада, юная и сияющая, как в тот день, когда он ее впервые увидел, улыбалась ему, а на лице Михаила узнавались хорошо знакомые с детства добродушно-ироничные морщины.

Глубоко в душе Андрей понимал, что их тут нет. Но это ничего не меняло. Он попытался выпростать из темноты руки, словно они могли притронуться к лицам близких ему людей. Если это и было иллюзией, то не мешало ему черпать силу из своих воспоминаний. Важным оказалось то, что значили в его жизни Рада и Михаил Надасду.

Дальше все стало легко. Кроваво-красный, темный поток, который пытался подхватить и увлечь его за собой, в последний раз нахлынул — и иссяк. Андрей чувствовал силу, которая перетекла в него из Мальтуса, но теперь она уже стала частью его самого; она не была больше его врагом, а стала тихим глубоким колодцем в его душе. Возможно, в каком-то смысле он даже выручил Мальтуса и других… Ему хотелось верить в это.

Деляну стоял на коленях около поверженного. Он был измучен и обессилен, как никогда, но одновременно с этим наполнен несказанной силой.

В этот момент раздался короткий свист, и прежде чем Андрей успел отклониться в сторону, тяжелая стрела пронзила его левое плечо и буквально пригвоздила к столбу, рядом с которым он стоял. Андрей задохнулся от боли; ухватившись за конец стрелы, он попытался освободиться, но от этого боль только усилилась. Со стоном опустил он руку, повернул голову и посмотрел на дверь, предполагая, что сейчас ему придется сразиться с одним из двух оставшихся золотых рыцарей. Но вместо рыцарей он увидел герцога Яка Демадьяра; тот спокойно поднял арбалет и точным выстрелом прибил стрелой к столбу правую руку Андрея.

— Невероятно, — пробормотал герцог, подходя ближе и при этом вкладывая новую стрелу в арбалет. — Примерно так все должно было происходить, когда старые боги вступали в единоборство друг с другом… А я считал вас необразованным варваром!

Превозмогая невыносимую боль, Андрей напрягся и попытался освободить руку, но не смог. Стрела так глубоко вонзилась в дерево, что вытащить ее оттуда можно было только двумя руками.

Конечно, Демадьяр заметил попытку Андрея. Он в задумчивости покачал головой, поднял арбалет и на этот раз прицелился в сердце Андрея.

— Не пытайся, Деляну, — сказал он. — Я видел, что ты торопишься.