меня разобрал смех. Я вытер выступившие от смеха слёзы и загнал шатию-братию в воду, после чего они окончательно пришли в себя. Пока народ облачался, Рок закончил кашеварить у костра, помешивая густое варево. Пустая каша настроения не прибавила, но голод утолила. Чтобы хоть как-то сгладить тоскливый завтрак, мне пришлось открыть один из трёх бочонков стоялого мёда. Парни его опустошили, повеселели и взялись за вёсла.

Полдень застал нас на воде. Ветер едва шевелил обвисший парус. Я, как всегда, стоял на носу, высматривая путь. Рок посадил за руль кого-то из воев, а сам принялся налаживать лук, стрелы и рыболовную снасть, сердито приговаривая, что больше не намерен жрать пустую кашу, которая по вкусу мало чем отличается от старого сена, когда в лесах полно дичи, а в реке не протолкнуться от рыбы.

Как ни странно, свои слова он сдержал, и на ужин мы ели печёную оленину, которая с солью пошла на ура.

– Вож Бор, – вывел меня из раздумья голос одного из воев, – мы ведь плывём на закат? Ано ведь там страна зла, смерти и нави.

– Нет, той страны мы не достигнем. Она намного дальше. Мы ноне доберёмся токмо до Буга. Там в землях дулебов в граде Зимно стоит кремник князя.

– Знаем, знаем, – загомонили вои, – Прошлой осенью являлся он с дружиной на гощение. Три дня дулебы жили в войном доме, а князь Межамир в хорме сидел. Может жив он, а может уж и в нави у Мары гостит.

– Это ещё почему? – я прикинулся невежей, чтобы услышать объяснение из первых рук. – Угроза бысть аль хвороба какая?

– Вот и видать, вож Бор, что нездешний ты. Обычаев наших не ведаешь. Ибо не долог век князя светлого. По обычаю, коль случилось время благое и в жертву князя не принесли, то всё одно в известный день усечь его должно. Как и что не ведаю, молод ещё, а вот Дарх уж по двум князьям тризну сидел.

– Было дело, – кивнул матёрый мужичина Дарх, – ходил с ними в гощенье.

– Скажи Дарх, что за напасть такая, своих князей губить? – мне стало любопытно дослушать версию до конца.

– Отчего ж напасть? Такова их судь. Князья род ведут из сорока древних знатных семей. Как родится малец в таком роду, так жрецы тут как тут. Вертят его и смотрят, изъяны ищут. Коль не находят, ставят ему на плечо особые знаки-тамги, каждый раз иные, кои звёзды на небе велят. То издревле повелось от пращуров, тех, что от восходных гор пришли, да скитов поганых побили. И, когда приходит черёд нового князя сажать, жрецы сверяют те тайные знаки с солнцем, луной и со звёздами. Ежели знак совпадает, того и ставят светлым князем над всеми. В старину до готского ига князья сидели в Бусовом граде, а вот уж два века, как поставили град Зимно на Буге. Волхвы да Перуничи князю срок назначают и роту берут, что дюжину зим служить он готов своим животом, честью и правдой светлым богам и народу славянскому. Вот в назначенный срок и лишают его живота. А и до срока посланцем к богам князя могут отправить. Напали вороги, али мор, али глад, значит князю верьвьё на выю, аль нож ему в бок, ано потом на костёр и тризну правят в жертву богам.

– Постой, Дарх, а как же война аль нашествие? Кто дружину в сечу ведёт?

– Дык, воевода ведёт, князем указанный, жрецами благословлённый и вечем поставленный. Что ж тут невнятного.

– До хрена непонятного и глупого, – проворчал я под нос, – и всё это будем ломать.

– Вот честно скажи, – тряс Лео друга за плечо, – ты веришь в судьбу?

– Какая, к лешему, судьба. Мы сами себе судьба, – Серш ослабил подпругу лошади.

– И всё-таки что-то такое есть, – Лео пошевелил в воздухе пальцами.

– Конечно, есть, непролазное невежество, суеверия и один влюблённый дурак.

– Вот ты всё ворчишь и невыносимо обижаешь старого друга, а разобраться не хочешь. Сам посуди, вчера нас затащили на Купалу, ведь Бор велел вживаться в местную среду. Мы с тобой вчера и вжились по полной. А когда ты, тряся причиндалами, сигал через костёр, меня потащили жмуриться. Глаза завязали закружили, заорали, а я хвать. Ага, попалась! Сдёрнул повязку, а в руках она. Верейка. Скажешь, сама подсунулась? Допустим. А, когда в потёмках, что глаз коли, визжащих девок в лесу ловили. Опять она подвернулась. Испугалась, думала обижу. А и потом, как венки в реку пускали, наши опять сошлись да вместе поплыли. Нет, Серш, это судьба.

– Вот опять ты про судьбу. У нас дел по горло, не знаем, за что хвататься, а ты в местную девку влюбился.

– Да, помню я всё, а против судьбы не попрёшь. Ты это… не обижайся, короче… сговорились мы с ней. Сходим завтра к её родичам? А, брат? – огромный Лео умоляюще посмотрел на друга.

– А что поделаешь, коли так. Сходим, конечно. Вот ведь влипли. Как теперь делать дела, что Бору скажем?

– Ты, Серш, не сомневайся. Всё будет, как надо. Выполним и перевыполним. Ты меня знаешь. Ведь здесь у них строго. Свадьбы всегда осенью после дня Макоши.

– Бля! Да, ты что, и впрямь жениться собрался?!

– Я, как честный человек…

– Бля-а. Вот так компот. Так… дай сообразить… Ладно, женись. Попробую сам с заданием управиться.

– Ты что, брат, меня совсем за сволочь держишь?! – рассердился Лео, грозно сверкнув глазами, – одно другому не помеха. Клянусь, что полки антские соберу и бою обучу. Вместе соберём. И действуем строго по плану, как давеча с Бором обговаривали. А Верейка… Люблю я её, как никого не любил. Ты ведь мне брат, и должен понять… – От безнадёжности его голова повисла.

– Ладно. Не боись. Будет твоей Верейка. А я рад за тебя, братишка. Может быть так и надо…

– Слышь, Стинхо, а мы точно к савирам плывём? Вот уж три веси встретились и все антские. Правда, в последней радимичи, но всё равно славяне.

– Какая разница, – задумчиво проговорил Стинхо, – доплывём, узнаем. Ещё шлёпать и шлёпать. Всего-то третий день, как в Десну вошли, а она дли-и-инная.

– Интересно, что за народ эти савиры, – протянул Черч, ковыряя острой веточкой в зубах.

– А вот сейчас и узнаем, – Стинхо указал рукой на южный левый берег Десны, – кажись это по наши души.

Над невысоким обрывом стояли в ряд десяток всадников. Их кони трясли головами и нетерпеливо перебирали ногами. Одежда безбронных всадников явно отличалась от антской. Их головы покрывали остроконечные шапки