Корень сам вошел в одну из изб, где мор поразил всю семью, но которую еще не успели подпалить соседи, ожидавшие, когда утихнет ветер, способный разогнать пламя по всему селищу. К мертвым боялись прикасаться, и поэтому жилища становились дровами для погребальных костров. Входя в избу, Корень знал, что если мор не прекратится, его оттуда уже не выпустят. Прикоснувшийся к умершему становился орудием мора – это знали все, и Корня предупредили, что он выйдет, если только мор прекратится и за семь дней никто не умрет. Почти все, кто оставался в живых, собрались неподалеку от избы, и Корень чуял, как их души мечутся в беспокойстве, уже готовые к тому, чтобы отделиться от тела, не зная о том, что освобождение не несло им спасения. Невидимая тень, нависшая над селищем, была ловцом душ, она была похожа на клин, вбитый чьей-то безжалостной рукой в узкую трещину между небом и землей. Три дня и три ночи он созерцал эту тень мысленным взором, ведя с ней неторопливый безмолвный разговор, и в конце концов тень, чью сущность и чье имя Корень так и не узнал, была убеждена в том, что ее нет, и ее действительно не стало.

Позднее он узнал, что мор поразил и другие селища, он даже добрался до Холмов, но повсюду его остановили Служители Храма Творца, а до селища Первач они просто не добрались – в такой глуши оно было скрыто. А потом, еще через несколько десятков лет, когда уже состарились внуки Ланы, любимой им когда-то, а его, ведуна Корня, еще не оставили ни разум, ни силы, появились оборотни…

– Очнись, старый тетерев! – кто-то кричал ему в ухо. – Хватит спать!

Корень вдруг понял, что эти крики звучат уже давно, просто еще мгновение назад он был слишком далеко, чтобы их услышать. Возвращаться в реальность было трудно, особенно если не успел сильно проголодаться, но ведун знал, что без серьезной причины никто не стал бы так настырно вытаскивать его из странствия по Не Здесь, или Не Сейчас. Сознание вернулось к нему, и он узнал голос старосты Фертина, не так давно ушедшего с сотником из Холмов встречать несметное войско лордов. Но ни один мускул не дрогнул на его лице, и глаза оставались так же неподвижны.

– Да проснись же ты! – продолжал шуметь Фертин, стянув с себя бронзовый шлем, чтобы грохнуть им о медную кастрюлю, которая молча пустовала на столе.

– И вовсе незачем так кричать, – спокойно сказал ведун. – Я пока еще не глухой.

Фертин замолк на полуслове и тут же вновь нахлобучил на себя шлем. На кого другого Корень мог бы в сердцах и порчу какую-нибудь наслать, правда, потом сам бы раскаивался, но Фертину многое было позволено. Когда появились оборотни, Корень не сразу смог составить заговоры и подобрать обереги, способные защитить от этих чудовищ. Причем в других местах они долго были редкостью, а здесь сразу появились большой толпой и первым делом двинулись на приступ. А вокруг селища даже стен нормальных не было, а из оружия были только вилы, лопаты да топоры. Оборотни уже переползли через овраг, разнесли хилый заборчик и начали ломиться в избы. Фертин со своей небольшой дружиной появился так же неожиданно, как и оборотни, и, не дожидаясь просьб о помощи, напал на них с тыла. Видимо, тогда оборотни даже и не думали о том, что кто-то посмеет им сопротивляться. То ли от удивления, то ли от неожиданности они замерли на несколько мгновений, и этого оказалось достаточно, чтобы Фертин и его воины искрошили не меньше трети врагов. А когда оборотни опомнились, из домов начали выскакивать мужики с топорами и вилами, и начался настоящий бой. Возможно, увидев такое дело, оборотни и убежали бы, но бежать было некуда – на них наседали со всех сторон. Все оборотни были убиты, почти две дюжины… Но в бою погибла половина дружины Фертина, а остальные были ранены, а потом умерли от ран… Выжил один Фертин – он долго цеплялся за жизнь, не имея никакой надежды выжить, но всё-таки дотянул до того дня, когда Корень нашел-таки средство, заживляющее раны, нанесенные оборотнями. Пока Фертин метался в бреду, он ругал ведуна, пытавшегося его выходить, на чем свет стоит, а потом, когда он выздоровел, это вошло в привычку. Корень мог простить ему многое – и чрезмерную заносчивость, и приступы честолюбия, и постоянное стремление получить больше власти, и совсем уж нелепое желание стать лордом Вольных Селищ…

– Тут дела такие творятся, а он спит! – возмущался Фертин, который на самом деле был рад, что ему удалось докричаться до ведуна. Это ему редко удавалось, но, кроме него, это не удавалось никому.

– Я уже здесь, – отчетливо произнес Корень, расчесывая бороду серебряным гребнем. – Идет, что ли, воинство-то?

– А ты как думаешь! – всё еще продолжал кипятиться Фертин. – Сила несметная, мне бы такую – был бы я не просто лордом, а лордом лордов.

– Да, не повезло тебе, – посочувствовал ему ведун. – И в лорды ты не выбился, и ведун из тебя хилый…

Втихаря ото всех староста пытался заниматься ведовством, подслушивая и подглядывая, как Корень делает снадобья, бормочет заговоры, расписывает обереги.

– Дня через три они придут. – Фертин сделал вид, что не заметил иронии. – Надо будет за горы их вести.

– Провести-то надо, да вот только ключик мой к тем воротам больше не подходит… Третьего дня снова оборотни туда ушли, правда, полудохлые какие-то. А некоторые прямо перед воротами замертво свалились. А скала после этого открываться перестала. Я уж ее и так и этак – ни в какую.

Они молча посмотрели друг на друга… Фертин не знал, что и сказать, а тем более не знал, что теперь делать. Весь план рушился, и было совершенно непонятно, зачем теперь войску приходить сюда, если путь, казавшийся таким привлекательным и неожиданным для врага, всё равно был закрыт.

– А если бы мой ключик к тем воротам и сработал бы, всё равно нельзя там идти, – сказал Корень, продолжая как ни в чем не бывало расчесывать свою бороду. – Земля тут уже пару раз тряслась. Кажись, те, кто против нас, уже пронюхали о наших планах – завалили бы они этот ход с обеих сторон, и сиди там до скончания света…

– И что теперь? – только и смог пробормотать Фертин.

– А мы тут без дела не сидели, – бодренько ответил ему Корень. – Помнишь, с чего ты карту своего великого Холма срисовывал?

– Какую карту?

– А ту, которая в твоем дому за занавесочкой на стене намалевана.

– Откуда…

– Знаю. Я про тебя всё знаю, даже побольше, чем ты сам. Еще в позапрошлом году позвал ты меня как-то к себе лясы точить, а в это время Миня твой у меня в сундуке пошарил и карту уволок. Потом, правда, на место положил, но прежде ты ее срисовал как смог. Было?

– Было, – потупился Фертин.

– Вот… Срисовать-то ты срисовал, да не всё. Там еще дорога через горы сверху обозначена. А карта та постарше этого селища будет. Мне она от учителя моего досталась, а ему – еще от кого-то. Я уж послал твоих молодцов ту дорогу смотреть… Хотя, может, и не дорога она вовсе, а тропа, но всё одно другого пути на ту сторону никто не знает.

Ведун налил из кувшина водицы в ту кастрюлю, о которую Фертин шлемом гремел, и поставил на огонь кипятиться.