Когда Сидор услышал, что Марта как раз дожидается Катю, он забеспокоился. Начал расспрашивать: что те намереваются делать.

— Не знаю пока, — отвечала Марта. — Еще подумаем. Но уж точно не кино.

— У меня здесь дело небольшое, — Дроздов с ненавистью посмотрел на стоящего чуть в стороне Павла. — Нужно его проводить. Подождете?

— Долго ждать не станем, — вскинула брови Марта.

— Блин, блин… — забубнил угнетенный боязнью упустить перспективную встречу Дроздов.

— А что, парень сам не дойдет?

Сидор сквозь плотно сжатые губы втянул обжигающий холодом воздух и обратился к Крючкову:

— Слушай, тут совсем рядом. Вон отсюда хорошо видна церковь. Короче, ступай туда и никуда не сворачивай. В церкви найди священника. Как его, черта? — Сидор вынул из кармана бумажку, посмотрел и продолжил: — Отец Федор. В общем, отдашь ему эпикриз. Он с тобой там разберется.

— Хорошо, — смиренно ответил Крючков.

Павел дождался зеленого сигнала светофора и пересек Краснопрудную. Дальше начиналась Нижняя Красносельская улица с перекинутым через железнодорожные пути мостом. Навстречу Крючкову гремел освещенный нутряным светом трамвай. Справа на другой стороне моста торчала церковная колокольня, слева над обрывом тянулся старинный из красного кирпича дом.

Павел начал спускаться с моста по лестнице со стороны кирпичного дома. Перед ним в темноте возник незнакомец.

Вид у незнакомца был непримечательный — обыкновенный мужчина, каких много: среднего роста, сорокалетнего возраста. Заурядной внешности тип, если не считать шрам, который пересекал его худое лицо. Мужчина встал на проходе.

— Вот мы и встретились, — проговорил он.

— Я вас не помню, — сказал Павел мужчине.

Тот спокойно ответил:

— Зато я помню, кто ты такой.

Павел обернулся. Он увидел темные фигуры людей. Эти люди смотрели на него в ожидании, словно он их задерживал.

— Узнаю, узнаю, — кивал мужчина со шрамом. — Только я тоже… — он замолчал, порылся в карманах, достал сигареты, закурил и продолжил: — Куда ты идешь… Тебе туда не надо. Видишь дом? Только там тебя никто не ждет.

— И вам известно, кто я? — спросил Крючков с недоверием.

— Конечно, — улыбнулся неизвестный со шрамом. — Я знаю, кто ты. Сейчас ты — никто, — он расправил сутулые плечи, хмыкнул, вновь помолчал, после чего патетически произнес: — Ты получишь настоящее — гордое имя. Хочешь знать — кто ты? Следуй за мной. Глаза гипнотизера заглянули в самое сердце Крючкова.

Крючков шел в окружении толпы незнакомых людей. Ему стало спокойно, когда он огляделся и внезапно почувствовал, что эти товарищи с ним солидарны, что можно расслабиться и подчиниться чей-то движущей воле; мир кажется многим понятней и проще, когда ты не задаешься вопросами, а просто шагаешь в толпе. Группа спустилась по косогору оврага. Крючков оказался в необозримой по ширине чаше равнины, где, тускло блистая в прожекторном свете, тянулись десятки железнодорожных путей.

Спутники Павла безмолвствовали. Похоже, они были погружены в какое-то странное состояние задумчивости или, скорей, настороженности, словно ожидали чего-то пугающего, смертельно опасного. Вдалеке, перед высоченными стенами погруженных во тьму зерновых элеваторов, расстилалось огромное треугольное поле, куда устремлялись рельсы и обрывались в его центре чернеющей непонятной конструкцией. Дорога стала забирать чуть левее. Однако Крючкову удалось разглядеть очертания объекта. Это были покореженные останки вагона, который, подобно рухнувшему самолету, торчал из занесенной снегом земли. Его просвечивающиеся насквозь окна были похожи на дыры; единственная уцелевшая вентиляционная труба-гриб на краю крыши напоминала деформированный в результате горения хвост, добавляя правдоподобия сходству со сбитым бомбардировщиком.

— Хорошая работа, — нарушил молчание незнакомец со шрамом, указывая Павлу на останки вагона.

— Что это? — спросил Павел.

— Это офисный центр криминального короля трех вокзалов, — объяснил тот. — Был бой. Не наш. Мы только смотрели из укрепления. Во время штурма бандиты попытались прорваться сквозь оцепление и открыли огонь из крупнокалиберной пушки. Только что они могли противопоставить ракетам с термозарядами. Их поджарили в бронированной капсуле, как цыплят в доменной печи.

В разговор вмешался человек с лицом, напоминающим козью морду, который проникающим в самую душу сопрано проблеял:

— Главаря загрызла моя собака на палке. Так будет точнее. Моя палка сгубила мразь-ублюдка. Теперь он кормит мутантов-червей в безымянной могиле на мусорном пустыре около стен элеваторов. Не стоит присваивать то, чем не в состоянии управлять.

Спутники Павла вновь погрузились в молчание. Тишину нарушали только скрежет и погромыхивание движущегося в отдалении состава и скрип покрытого копотью снега под десятками топчущих ног.

У кромки пустынного поля стояли бочки с мазутом. Емкости подогревались огнем громко шипящих горелок. Над всем этим клубился едкий, удушливый чад, который, смешавшись с паром отдушин теплоцентрали, образовывал своеобразную мантию, прятавшую за собой детали запутанных и переплетенных между собой технических коммуникаций.

Это была мертвая зона, где ничего не росло, кроме жмущихся к бетонным стенам растений с куцыми зонтиками. К бочкам с мазутом выдавался изгиб гигантской трубы, через которую была перекинута сваренная из толстых металлических прутьев лестница.

— После вас, — сказал человек со шрамом, пропуская Крючкова вперед к лестнице.

Павел нерешительно взялся за холодные прутья. Он поднялся на пару ступеней и посмотрел вниз. Под ним стояли в ожидании мрачные люди. В сумраке блистали их похожие на раскаленные угли глаза. Крючков снова остро почувствовал, как на него давят, он понял, что всех задерживает. Тогда он пополз вверх.

С вершины трубы его взору открылись железобетонные коробы, которые висели в холодном тумане, струящемся над заполненным канализационными стоками рвом. Железобетонные коробы походили на фантастическую цитадель мрачного замка.

— Вот мы и пришли, — сообщил человек со шрамом, когда оказался рядом с Павлом на вершине трубы. — Это зона отчуждения. Место, где собираются люди, верные долгу.

Те, кто ведет непримиримую и святую борьбу. Ходи, ходи.

Павел живо задвигал конечностями. Он спустился по ту сторону трубы.

Оказавшись на краю рва, Крючков обнаружил, что толпа сопровождающих куда-то исчезла. Рядом с ним остался только человек со шрамом и козлорожий. Человек со шрамом вынул из кармана пальто оплетенный красной кожей варана рожок и продудел в него. Тут же в щели окна ближайшего блокгауза замигал огонек. Из недр вынырнула фигура ребенка, который проворно метнулся к парому и, наматывая на специальное колесо трос, переправился к прибывшим. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не ребенок, а стареющий карлик с искривленным злобно ехидной гримасой лицом. Павел подумал, что за такой омерзительной мимикой карлик скрывает какие-то слишком стыдливые, терзающие душу мысли. Такое бывает с калеками, которые сознают, что им неоткуда ждать помощи, милосердия и понимания, поэтому, будто кому-то в отместку, уродуют себя еще сильней.