А в это время Шека проходил мимо, и кто-то догадался позвать его, чтобы он рассудил по-умному. Узнал Шека, из-за чего спор, и велел принести миску горячей воды. Подивились его требованию, но миску принесли. Тогда Шека взял деньги, отобранные у медника, н бросил в миску. «Поглядите, — сказал он, — на поверхности воды блестит жир. Значит, это деньги мясника».

Истощенный последним усилием, ремесленник откинулся к стене и закрыл глаза.

— Н-да-а-а… — неодобрительно протянул хозяин постоялого двора. — Ну ладно, байки про Шеку тут изо дня в день травят, а вот про чудного лекаря-арранта мне прежде слыхать не приходилось.

— Вот те раз! Да ведь вся столица нынче только о нем и говорит, — не моргнув глазом, принялся плести небылицы Хамдан. — Вот, например, произошел с ним давеча такой случай. Приходит к нему селянин и просит: «Выручи советом, почтеннейший. Сделай что-нибудь, век за тебя молиться буду. Чешутся у меня ноги, ажио спать не могу!»

«Да ты, братец, моешь ли их хоть изредка?» «А что, — спрашивает селянин, — помогает?»

— Аррант наш врачеватель хоть куда! — не желая отставать от товарища, взял слово Аджам. — Вот осматривает он раз оксара и приговаривает: «Хорошо, хорошо, просто прекрасно!..»

«Чего же хорошего-то?» — с недоумением и надеждой спрашивает оксар.

«Хорошо, что у меня такого нет!» — с чувством отвечает лекарь.

«Вот уж трепачи так трепачи! Все-то переврут! Таким молодцам попадись на язычок, мигом превратят в плута, балагура и хитреца, вроде легендарного своего Теки, — лениво посетовал Эврих, ощущая, как наливается тяжестью тело и все сильней начинают слипаться глаза. — Заночуем-ка мы тут, незачем нам тащиться на ночь глядя в „Мраморное логово“. Тем паче что купца с домочадцами неплохо бы завтра поутру проведать, ибо мнителен он сверх меры и все едино за мной пошлет…»

— Лечит наш аррант богатых за деньги, а бедняков за «спасибо», и лекарства, изготовленные им, поистине способны творить немыслимое, — не унимался Хамдан. — Повстречал он повариху, получившую от него прежде целебный отвар, и спрашивает: «Помогло тебе, краса-девица, мое снадобье?»

«Ой, помогло, благодетель ты наш! Да еще как помогло-то! Сына от кашля излечило, у меня боль в пояснице как рукой сняло, а сноха моя от него, хвала Нгуре, обезъязычела. Славная жизнь у нас в доме благодаря тебе началась!»

Отсмеявшись вместе со всеми, беззубый старик уставился на Эвриха и, ткнув в него для убедительности узловатым пальцем, спросил:

— О твоих небось подвигах шалопаи речь ведут? А ты чего молчишь, словечка в ответ не вымолвишь, не позабавишь честную компанию?

— Отчего ж не позабавить, — с усилием превозмогая дрему, отозвался Эврих. — Расскажу я вам, коли желаете, притчу об ученике лекаря и его наставнике.

— Расскажи, расскажи! — подбодрил его кожемяка.

— Изволь. Жил-был у лекаря ученик, который от ворчания и попреков недужных сильно расстраивался и места себе не находил. А от похвал их раздувался, точно индюк, и взирал на весь мир свысока, словно имел вдвое больше, чем у всех прочих, рук, ног и лоб семи пядей высотой…

— Случается, — прошамкал старик.

— «Случается», — думал лекарь, терпеливо ожидая, когда же его ученик повзрослеет и перестанет кидаться из одной крайности в другую. Но в конце концов надоело ему, что тот мнит себя то презренным червем, то мудрейшим из мудрых. Призвал он к себе ученика и велел, чтобы шел тот к бившему из-под земли роднику и вознес ему хвалу. Так недоумевающий ученик и поступил, ругая про себя лекаря старым маразматиком.

На следующий день лекарь опять послал ученика к роднику: «Теперь пойди и выбрани его как следует».

А когда тот вернулся, спросил у юноши: «Возгордился от хвалы твоей родник? Стал бить из земли сильнее? Сделалась его вода слаще?»

«Нет», — отвечал ученик.

«Огорчила ли его брань твоя? Стал он иссякать? Сделалась ли горше его вода?»

«Нет», — отвечал ученик.

«Так будь же и ты как родник, снабжающий жаждущих водой, невзирая на то, хвалят они его или бранят. Не задирай голову, как верблюд, когда тебя превозносят, не огорчайся, когда ругают. И уж тем более не сердись на тех, кто вздумает подшучивать над тобой».

Эврих зевнул, прикрывая рот ладонью, подумав, что рассказанная им байка понравилась бы, верно, пастырю Непре, о котором он, как это ни странно, вспоминал чаще, чем о братьях и отце.

— Притча недурна, — похвалил арранта хозяин постоялого двора. — А теперь скажи мне, ты и впрямь знаешь толк в лекарском искусстве или подобно всем прочим шарлатанам, наводнившим Город Тысячи Храмов, способен лишь выколачивать деньги из страждущих?

— Он жулик! — с жаром заверил трактирщика Хамдан. — Когда недужный стал жаловаться, что не может дышать носом, он посоветовал ему дышать ртом и потребовал за это мешок дакков.

— Правда? — спросил хозяин «Веселой калебасы», пронзая Эвриха неприязненным взглядом, от которого тот почему-то испытал прилив злости и беспричинного гнева.

— Что именно? То, что я люблю посмеяться и стараюсь, чтобы измученные болезнями люди улыбались, а не впадали в уныние? Да, это так. Пусть они смеются вместе со мной. Надо мной, над собой, над недугом, скрутившим их в бараний рог! Это полезнее, чем благоговеть перед своими болячками, корчить из себя мучеников, а во мне видеть всемогущего жреца вместо знающего свое дело ремесленника.

— А ведь я о тебе уже слышал! — неожиданно припомнил кожемяка, явно следовавший по стопам каменотеса. — Это тебя, встретив на улице, молодой оксар стал благодарить за лечение. Ты ответил, что впервые видишь его и никогда не лечил. «Но зато ты пользовал моего дядюшку, а я его наследник».

Расхохотавшись, кожемяка грохнул от избытка чувств кулаком по столу и впал в апатию, устремив на уставленный кувшинами стол потухший, неподвижный взгляд.

— Ладно, правды, я вижу, мне не добиться, — хмуро сказал хозяин постоялого двора, обращаясь непосредственно к Эвриху. — У меня тут прихворнул парнишка. Раб. Упрямое и никчемное создание. Но он страдает, и я хотел бы, чтобы ты его осмотрел. Учти только, что больше двух кувшинов пальмового вина ты от меня за его излечение не получишь! — поспешно предупредил он. — Бестолковый мибу и этого-то не стоит, а мне надоело оставаться внакладе из-за своего мягкосердечия.

— Тогда тебе нет нужды тревожить своими просьбами нашего глубокоуважаемого спутника, — заверил трактирщика Аджам, лукаво поблескивая совершенно трезвыми, несмотря на выпитое, глазами. — Посещая особняки самых высокородных Небожителей и дома самых богатых купцов столицы, он зарабатывает за день столько, что может купить все хранящиеся в твоем подвале запасы вина. Да еще и с халупой твоей, чадами и домочадцами в придачу. Верно я говорю, Эврих?

— Верно, — без всякого энтузиазма подтвердил аррант и, нехотя поднимаясь с циновки, велел: — Веди к своему рабу. Поглядим, что за беда с ним приключилась.