Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наверно, надо сообщить, что Ваню Брагина… – она не смогла выговорить слово «убили» и сказала: – Что Ванечка Брагин мертв…
– Не сейчас, – покачал головой молодой человек. – И не по нашим сотовым. Определят номер, станут на допросы тягать. Оно нам надо? Приедем в Гречаниново – брякнем со станции, из телефона-автомата.
– Да, здорово замаскируемся, – усмехнулась Леся. – А то менты не свяжут звонок из Гречанинова и брагинского племянника…
Она поймала себя на мысли, что говорит с ним, словно сообщница. Будто они преступники, и теперь им приходится скрываться. А может, преступник здесь только один – Вася?
– Логично мыслишь, сестренка, – кивнул Вася. – Позвоним из Меньшова. Там тысяч двести народу живет, с нами никто звонок не свяжет.
– А как ты думаешь, кто убил Ваню? – задумчиво спросила девушка. Ветер из окна холодил ее беззащитную шею с жучком-скарабеем.
– Я думаю, тот же человек, что покончил с моим дядюшкой.
– Это была не я.
Леся хотела выговорить это с улыбкой, но не получилось, голос предательски дрогнул.
Вася посмотрел на нее и улыбнулся:
– Я надеюсь. И не я.
– Но… Как ты оказался в том дворе?
– Я же сегодня был на похоронах дядюшки – хотя меня и не ждали. А потом и на поминки пожаловал. Вот и услышал, как тетка Верка дает по телефону поручение найти наркомана какой-то Лесе… Не надо быть Шерлоком, чтобы догадаться, что это за Леся… Я взял у вдовы адрес своего кузена и решил тебя подстраховать. Негоже юным девицам в одиночку по притонам ходить…
– Долго ж ты ехал… – вздохнула она, однако в этих словах содержался не упрек, не дурацкие подозрения. Леся искренне пожалела, что они не встретились чуть раньше и никого не оказалось рядом в тот момент, когда она обнаружила труп…
– Прости… – тряхнул огненной гривой Вася. – Ты ж видишь, какие пробки…
И впрямь: дело близилось к вечеру, и через два-три светофора после Кольцевой движение по шоссе почти застопорилось.
– Ты мог бы позвонить мне на мобильный, – молвила Леся. – Сказал бы, чтоб я тебя подождала.
– И ты б послушалась?
– Не знаю.
– А я знаю. Все равно пошла бы к нему. Ты упрямая.
– Откуда ты знаешь, что я упрямая?
– Я тебя насквозь вижу.
– По-моему, ты себе льстишь, – по-кошачьи улыбнулась она и потянулась.
После Васиного объяснения, после всех сегодняшних перипетий, после многих треволнений прошедшей недели Леся чувствовала, временами даже физически, насколько она переменилась. И если бы нашелся человек, наблюдавший за нею со стороны на протяжении последних дней, он бы доподлинно подтвердил это. В девушке просыпались утраченные, казалось, навсегда кокетливость, женственность, игривость… Все то, что она похоронила в себе тем несчастным сентябрьским днем шесть лет назад. Не успев прочувствовать, распробовать, насладиться… И Лесе вдруг показалось – конечно, чепуха, но все же, – что если бы не было грубых приставаний покойного Брагина, а потом ухаживаний Борисоглебского, приколов Брагина-сына… Если б не было внимания, порой назойливого, других мужчин, то, возможно, и Васиной любви тоже не было бы. И что его любовь – награда за все, что она претерпела.
– Скажи, у тебя дома, – начал Вася, – то есть у меня на даче, – со смехом пояснил он, – найдется что пожевать?
– А я не помню, – беспечно пожала она плечами. – Но клубника точно есть.
– Где ты нашла на моем участке клубнику?
– Вырастила, – кокетливо улыбнулась она.
– За три дня?
Она расхохоталась.
– Это от теть-Любиных щедрот.
– Да у вас там трогательный альянс с пенсионеркой! – воскликнул Вася. – По такому случаю есть предложение: заедем в супермаркет и купим сливок. Я накормлю тебя клубникой со взбитыми сливками.
Но Леся не поддержала игривый разговор. Она вздрогнула, закусила губу и отвернулась. Вася уловил перемену ее настроения и участливо спросил:
– Что не так?
– Мы, наверно, бесчувственные, да?
– Не думаю, – помрачнел он.
– Он там лежит, а мы… Про клубнику…
– Знаешь, мне, конечно, своего двоюродного братишку жаль, и все такое, да только когда я узнал, что он наркоман, а это ведь не вчера началось и не сегодня, я понял, что рано или поздно, а скорее рано, чем поздно, все кончится именно так. Так, как сегодня. И я заранее с ним простился. И знаешь… Мне давно кажется, что на старшем Брагине лежит проклятье… Боженька правду видит, да не скоро скажет… И вот теперь наконец вся семейка получила по заслугам…
Леся перебила:
– Ты что ж, думаешь, что есть на свете такие грехи, за которые Боженька должен смертью карать?!
– Не мне судить, – нахмурился Вася, – но, по-моему, есть и такие, за которые даже смерти мало…
…За разговором, полным недомолвок, недоговоренностей (как всегда бывает между двумя любящими или только что много пережившими людьми – а они оба были и то и другое), парочка в магазин за сливками заехать забыла. Единственное, что сделали по дороге – из Меньшова, из автомата, позвонили в милицию. Сообщить об убийстве решил Вася, и Леся была ему благодарна за то, что он взял на себя хотя бы часть свалившегося на нее груза. Коротко и дельно огнегривый парень рассказал о смерти на улице Юных Ленинцев и продиктовал точный адрес места преступления. Когда он повесил трубку, влюбленные бросились в автомобиль, и Вася рванул с места. А от Меньшова до Гречанинова по автодороге оказалось совсем недалеко.
Когда они очутились под блаженной сенью сосен, на улице Луговой, и вышли из машины, Вася протянул руку, чтобы Леся дала ему ключи от калитки. Она нашарила их в рюкзачке и протянула ему.
Впервые в жизни ей было не страшно, а радостно оказаться в пустом доме наедине с мужчиной.
* * *
У него (или все-таки у нее?) нашлось на даче, чем поужинать, кроме клубники. И йогурты остались, и сыр… А после чая молодые люди вышли во двор и сели на вкопанную лавочку перед столиком. Поставили перед собой тарелку свежей клубники, собранной на участке тети Любы, и наслаждались крупной и ароматной ягодой. Щурились в закатном солнце, которое пробивалось сквозь кроны елок. Васечка, надо отдать ему должное, событий не форсировал, не пытался обнять ее или хотя бы взять за руку, и Леся была благодарна ему за терпение.
– Скажи, – тихо спросила девушка, – почему ты так не любишь Брагина?
Вася развел руками.
– Конечно, о мертвых ничего, кроме хорошего, но мой дядя… Он, знаешь ли, гадость был, а не человек…
– Он что-то тебе лично плохое сделал? Или родителям?
– Да, сделал. Но я не потому так о нем… Он просто… Просто был плохой человек. Для него не было ничего святого.