На следующее утро после пятиминутки Слава завел нас с Семенчихиным в кабинет и еще раз провел жесткий инструктаж о режиме молчания и что он сотворит с болтунами.

Алексей с абсолютным безразличием слушал угрозы Славы. Он прекрасно понимал, что основным виновником в смерти солдата был я. А он всего лишь допустил ошибку, но не фатальную.

Началось дежурство. Я не спал к тому времени уже третьи сутки, но и спать не хотелось. По старой зэковской традиции, пил крепкий чай в перерывах между наркозами. Периодически мысленно прокручивал события вчерашнего дня. Картина лежащего на грязном секционном столе солдата постоянно всплывала в моем сознании. Только поток больных и работа в операционной, наверное, не дали мне сорваться, нужно было спасать остальных.

Как я с этим жил? Прошло уже много лет, но, как ты видишь и слышишь, я прекрасно помню все, как будто это было вчера. И горечь содеянного, поверь, не проходила всю мою жизнь.

Слава был прав – это была первая смерть по моей вине в моей врачебной практике, но не последняя. Их было немного, еще три случая за всю многолетнюю работу. Но все – страшны и ужасны. Но я помню каждый и понимаю ответственность за них. Только я знаю о этих смертях по моей вине, и только я понимаю всю свою ответственность.

Я думаю, нет, я абсолютно уверен, что врачи, особенно врачи, которым действительно принадлежит главная роль в спасении пациентов и от которых зависит напрямую жизнь пациентов, окружены ореолом личных несчастий и трагедий. Несмотря на внешнее благополучие и успех. Страшнее всего, что расплата за содеянное падает не только на самого врача, но и на тех, кем он более всего дорожит и любит. Как бы мы ни оправдывали различными обстоятельствами причину совершенных нами ошибок, факт остается фактом.

Много лет работая врачом-реаниматологом, я убедился и предупреждал своих коллег и моих студентов о опасности выбранного нами пути. Ибо, ежедневно верша судьбы человека и порой обрекая его на гибель, осознанно, неосознанно или по неразумению своему, мы тем самым обрекаем самих себя на страшные испытания. И затем, получив эти испытания, мы ищем причины наших горестей и бед, и сами того не осознаем, что к этим горестям и бедам мы шли сами.

Порой мня себя Богом, вершителем судеб, врач может преступить ту невидимую черту, которая отделяет благие намерения от дороги в ад. И именно от путей, ведущих прямиком в объятия Сатаны и в ад, я хочу вас предостеречь, как, впрочем, и себя.

Если вы не любите людей той всеобъемлющей любовью без всяких условий, если вы не любите и не сострадаете им и их родным и близким, то это прямая дорога в ад. В ваш личный ад. Когда вы начинаете высокомерно разговаривать с родными и близкими страдающего, который лежит на реанимационной койке, тем самым принося им еще большие страдания и горе, помните – вы разрушаете себя как врача, несущего милосердие, и убиваете в себе Человека, открывая тем самым душу свою Сатане. Не вы судья, и не вам судить о том, кто перед вами и как он низко пал или высоко вознесся. Помните, что перед вами всегда Человек, он пришел к вам со своим горем и скорбью, и он, этот Человек, в какой-то мере в вашей власти.

Если вы не подготовлены к профессии, если ваши знания скудны, то помните, что вы вступаете на еще более опасный путь. Вы становитесь потенциальными убийцами. Но этот потенциал становится реальностью, когда ваши незнания или неумение приводят к смерти полностью незащищенного Человека, которого вы, обладая необходимыми знаниями, могли бы спасти. Убийство – один из самых страшных грехов. И даже смерть одного человека по вашей вине приведет к непоправимым последствиям в вашей судьбе. Я много видел врачей анестезиологов-реаниматологов – алкоголиков, наркоманов. Я много видел врачей, прекрасных и успешных с виду людей, но у которых с какого-то момента жизнь превращалась в ад. Дочери становились проститутками или теряли способность к деторождению, сыновья становились наркоманами или убийцами, жены теряли рассудок, мужья превращались в неподвижные колоды после перенесенных инсультов. И поверьте, если вы приглянетесь и узнаете больше про личную жизнь своих коллег, то вы найдете много примеров, подтверждающих мои слова. Ибо плата за грех убийства настигает убийцу еще при жизни его на этом свете.

Господь или иные высшие силы не делают скидок на добрые намерения, которые превратили тебя во врача-убийцу. Серийного убийцу.

Жена посетила его, как всегда, в сопровождении одного из офицеров и шофера – здоровых и крепких собровцев, каким совсем недавно был ее муж. Оба под метр девяносто, в прекрасно подогнанной полевой форме, с наградными колодками и холодными, пронизывающими взглядами познавших все мудрости жизни людей. За сто двадцать восемь суток пребывания нашего полковника в госпитале это был ее пятый визит. Хотя жила она всего в трехстах километрах от госпиталя, в столице одной из близлежащих областей.

Полковник же был доставлен в наш госпиталь на вторые сутки после ранения в голову. При выдвижении колонны в районе Аргуна они попали в засаду. Выскочив из грузовиков и слетев с брони бэтээров, приняли бой. Одного из бойцов ранило при попытке сменить позицию, и он оказался под перекрестным огнем. Полковник, уже раненный в правое плечо, ринулся вытаскивать его, но пуля догнала и его. Пробив каску, она прошила череп, весь головной мозг от виска к виску, и осталась лежать на противоположной стороне от входного отверстия в мозговом веществе. Боец погиб, а полковника, в состоянии, близком к клинической смерти, доставили сначала в госпиталь в Северном, прооперировали, на следующий день на вертолете – в Моздок, а затем транспортником – в Москву.

Мы приняли пациента в глубочайшей коме, на искусственной вентиляции легких, и дальнейший прогноз после выполнения компьютерной томограммы сделался еще пессимистичней. Весь мозг был нафарширован металлом и костными обломками, желудочки мозга разбиты, наблюдался выраженный отек головного мозга. Изо дня в день мы боролись за его жизнь, один раз он перенес клиническую смерть. Ситуация обострилась с развитием огнестрельного гнойного менингоэнцефалита, пневмонии и тяжелейшего сепсиса. С первого дня его нахождения в госпитале командир СОБРа, Антон, появлялся у нас практически через день, за исключением командировок на Кавказ. Он делал все, что считал возможным и невозможным, для спасения своего зама и друга.

Антон, командир СОБРа, был сыном известного киноартиста, под два метра ростом, подтянутый, изящный в своей полевой форме и с лицом не бойца, а доброго учителя. Но, как говорили его подчиненные, не было в мире бойца коварнее и жестче к врагам, чем Антон.