— Что это? — спросил он.

Стоявший рядом Эмбри, пожал плечами. Русские с криками «вертолет!» и «автожир!» бросились врассыпную. К несчастью, ни то, ни другое слово для него ничего не значили.

Где-то на уровне крон деревьев начался обстрел: огненные потоки лились на землю, словно «Катюши» покинули свои привычные места на грузовиках и поднялись в воздух. Начали взрываться ракеты, заполыхал лес. Бэгнолл вопил, точно заблудшая душа, но не слышал даже собственного голоса.

Машина, обстрелявшая их ракетами, не имела ничего общего с обычным самолетом. Она висела в воздухе, словно комар, размером с молодого кита, и косила пулеметным огнем людей, имевших наглость атаковать позиции ящеров. Повсюду носилась шрапнель. Перепуганный до полусмерти, оглушенный Бэгнолл лежал на земле — точно так же он стал бы вести себя во время землетрясения — и молил всех святых, чтобы страшный грохот поскорее закончился.

Но на юге появился еще один вертолет и выпустил две ракеты по партизанам. Обе машины болтались в небе и безжалостно обстреливали лес. А танки тем временем приближались, давя все, что оказывалось у них на пути.

Кто-то пнул Бэгнолла ногой под зад и крикнул:

— Вставай и беги, кретин!

Слова были произнесены по-английски, и, повернув голову, Бэгнолл увидел Эмбри, занесшего ногу для нового удара.

— Я в порядке, — крикнул Бэгнолл и вскочил на ноги.

Адреналин бушевал у него в крови, заставил устремиться вперед, в лес — в эту минуту он напоминал самому себе испуганного оленя. Бэгнолл мчался на север — точнее, в противоположную от танков и вертолетов сторону. Эмбри не отставал. Бэгнолл на бегу спросил:

— А где Альф?

— Боюсь, остался лежать там, — ответил Эмбри.

Это известие потрясло Бэгнолла так, будто в него ударила целая очередь из вражеской машины, висящей в воздухе. Глядя на русских и немцев, сраженных пулями или разорванных на куски минами, он испытывал к ним сострадание. Но потерять члена своей команды оказалось в десять раз тяжелее — словно зенитный снаряд угодил в бок «Ланкастера» и убил бомбардира. А поскольку Уайт был в Пскове одним из трех людей, с которыми Бэгнолл мог поговорить по-английски, он особенно остро ощутил потерю.

Пули продолжали метаться между деревьями, впрочем, теперь, главным образом, позади спасающихся бегством англичан. Танки ящеров преследовали партизан не так упорно, как они ожидали.

— Может быть, не хотят попробовать «коктейль Молотова», который им сбросит на головы устроившийся на дереве партизан, прежде чем они успеют его заметить, — предположил Эмбри, когда Бэгнолл поделился с ним своими наблюдениями.

— Может быть, — согласился с ним борт инженер. — Знаю только, что я боюсь их до смерти.

Пушечный огонь, ракеты и пулеметная стрельба оглушили Бэгнолла, смутно, будто издалека, он слышал крики ужаса и стоны раненых. Один из вертолетов улетел, а за ним и другой, предварительно полив лес последней порцией огня. Бэгнолл посмотрел на запястье, светящиеся стрелки часов показывали, что с момента первых выстрелов прошло всего двадцать минут. Двадцать минут, которые растянулись, превратившись в пылающий ад. Не будучи религиозным человеком, Бэгнолл вдруг подумал, что не знает, сколько же продолжаются настоящие адские муки.

Но в следующее мгновение он вернулся в настоящее, споткнувшись о тело раненого русского, который лежал в луже крови, черной на фоне ночного снега.

— Боже мой! — стонал русский. — Боже мой!..

— Господи! — выдохнул Бэгнолл, сам того не зная, переведя слова раненого. — Кен, иди сюда. Помоги мне. Это женщина.

— Я слышу.

Пилот и Бэгнолл остановились около раненой партизанки. Она прижала руку к боку, пытаясь остановить кровотечение.

Как можно осторожнее. Бэгнолл расстегнул стеганую куртку и кофту, чтобы осмотреть рану. Ему пришлось заставить женщину убрать руку, прежде чем он перевязал рану, взяв бинт из своей аптечки. Она стонала, металась на земле, слабо сопротивлялась попыткам ей помочь.

— Немцы, — стонала несчастная.

— Она думает, что мы немцы, — сказал Эмбри. — Вот, введи ей это. — Он протянул ампулу с морфием.

Делая укол, Бэгнолл подумал, что они только зря тратят драгоценный препарат: женщина все равно не выживет. Повязка уже насквозь промокла. В больнице ее, возможно, спасли бы, но здесь, в ледяной глуши…

— Artzt! — крикнул он по-немецки. — Gibt es Artzt hier?[10]

Никто ему не ответил, словно раненая женщина и они с Эмбри остались одни в лесу. Партизанка вздохнула, когда морфий притупил боль, и через несколько секунд умерла.

— По крайней мере, она ушла спокойно, — сказал Эмбри, и Бэгнолл понял: пилот тоже знал, что женщина не выживет. Он оказал ей последнюю услугу — она умерла без боли.

— Теперь нужно позаботиться о том, чтобы самим остаться в живых, — проговорил Бэгнолл.

Посреди зимнего леса, после разгромного поражения, наглядно продемонстрировавшего, каким образом ящерам удается захватить и удерживать огромные территории, сражаясь с самыми мощными военными державами мира, стоило подумать, как претворить, казалось бы, такой простой план в жизнь.

* * *

— Подходите и посмотрите, какие поразительные вещи выделывает иностранный дьявол, и всего лишь при помощи папки, мяча и перчатки, — зазывала Лю Хань. — Подходите и посмотрите! Подходите!

Циркачи и представители шоу-бизнеса пользовались огромным успехом в лагере беженцев. Бобби Фьоре подбросил кожаный мяч, который сам смастерил, и легко ударил его своей особенной палкой — он называл ее бита. Мяч взмыл в воздух на несколько футов и вертикально упал на землю. Насвистывая какой-то веселый мотивчик, он ударил его снова и снова, и снова.

— Видите? — показала на него Лю Хань. — Иностранный дьявол жонглирует без помощи рук!

Толпа разразилась аплодисментами. Несколько человек бросили монетки в миску, стоявшую у ног Лю Хань. Другие зрители складывали на подстилку рядом с миской рисовые лепешки и овощи. Все отлично понимали, что тот, кто их развлекает, должен есть, иначе он не сможет больше выступать.

Когда поток подношений иссяк, Бобби Фьоре подбросил мяч в последний раз, поймал его свободной рукой и посмотрел на Лю Хань. Она окинула толпу взглядом и спросила:

— Кто хочет посоревноваться с иностранным дьяволом и выставить его на посмешище? Кто готов попробовать победить его в простой игре?

Вперед выступило сразу несколько мужчин. Ничто не доставляло китайцам большего удовольствия, чем возможность посмеяться над европейцем или американцем. Лю Хань указала на миску и подстилку: хотите развлечься, платите. Почти все желающие принять участие в состязании сделали свои взносы без возражений, и только один сердито спросил: