Какой печальный конец! Я отчалю в мир иной незаметно, не услышав слов любви и прощения. Умру в этой комнате. Некогда она принадлежала Чарльзу. Я ужасно скучала по нему, когда его отправили в школу. Тайком приходила сюда, трогала его биту, размахивала его теннисной ракеткой, зарывалась носом в его нестиранную спортивную одежду, вдыхая запахи его пота и масла для волос. Но, вернувшись, он больше не захотел играть со мной, закрыл дверь перед своей маленькой сестренкой.

Эвелин попыталась приподняться, но голова была тяжелая, бедро пронизывала боль.

На этот раз я влипла по-настоящему. Это тебе не трещина на запястье, идиотка! А все из-за твоей безалаберности. Те чемоданы давным-давно следовало разобрать. А теперь что делать?

Коченея от холода, Эвелин лежала на жестком полу. Ее мучила жажда, бедро разрывала пульсирующая боль. А потом вдруг ею овладела решимость. Она вообразила, что слышит голос Хью, голос своего любимого мужа. Он обращался к ней, и ему вторил кто-то еще. Чарльз? Они оба кричали, чтобы она не сдавалась, чтобы нашла способ позвать на помощь. Да, мы погибли, говорили они, но погибли, сражаясь до конца. Мы бы не стали, свалившись со стула, просто лежать и ждать, когда испустим последний вздох.

И Эвелин, с неимоверным усилием перевернувшись на живот, в темноте поползла по полу к двери. Свет в доме нигде не горел, но она вдоль и поперек знала свое жилище, ясно представляла, как расставлена мебель в комнатах. Дюйм за дюймом она придвигалась к выходу, каждую минуту останавливаясь, чтобы перевести дух: ее мучила дикая боль. Нужно было как-то включить свет и по телефону вызвать скорую. Ни того, ни другого сделать она не могла, пока не доберется до своей спальни, которая находилась дальше по коридору. Потом она вспомнила про трость-сиденье Чарльза, которая стояла в подставке для зонтов вместе с его старыми клюшками для игры в гольф и хоккей в углу у двери. Опираясь на руки, Эвелин подтянула под себя здоровую ногу и согнула ее в колене; другая нога, с травмированным бедром, волочилась сзади. На трех точках опоры двигаться она стала быстрее. Эвелин нашла трость и после несколько попыток сумела ее верхним концом нажать выключатель. Свет, озаривший комнату, хлынул в коридор и на лестничную площадку.

– Скорую, – выдохнула Эвелин в трубку, когда измученная болью она наконец доползла до телефона по пыльным половицам и морщинившимся под ней коврам. – Скажите им, что задняя дверь не заперта.

Слава богу, что в деревнях люди настолько доверяют друг другу, что не запирают двери до глубокой ночи! Лежа в ожидании помощи, Эвелин морально готовилась к грядущему. Она знала, что в последующие недели и месяцы, пока не выздоровеет, ее ждет масса забот. Многое предстояло сделать и обдумать, но она будет к тому готова. Чемоданы с их содержимым она запихнула в дальний уголок сознания и теперь сочиняла свою историю. С улицы доносилось уханье сипухи. Птица призывала партнера, с которым вылетела на первую ночную охоту в поместье Кингсли.

15 января 2016 г.

Где жить?

– Право, тетя, по-моему, персонал в этой богадельне понятия не имеет, кто ты такая. Я уж испугалась, что не туда приехала, – раскрасневшееся лицо Пэт блестело. Может, еще не обсохло от сыпавшего на улице мокрого снега, а может, его покрывала испарина от того, что в отделении было жарко. Эвелин затруднялась это определить.

– В самом деле, дорогая? А что случилось?

– В регистратуру посадили бестолковую женщину. Она почему-то думает, что тебя зовут Хильда. Я сказала, что пришла навестить миссис Эвелин Тейлор-Кларк, а она просмотрела список и, тупо глядя на меня, заявила, что с такой фамилией у них есть только пациентка по имени Хильда. Мне известно, что ты находишься здесь, объяснила я ей, и тебя я всегда знала как тетю Эвелин. Лишь после этого она меня пропустила. Вот честно, где они только набирают таких кретинок?

Пэт обвела взглядом персонал и пациентов небольшого отделения:

– Половина из них наверняка иностранцы.

– Может, и так, дорогая, – рассмеялась Эвелин. – Но они все очень славные, добрые люди. Я теперь чувствую себя гораздо бодрее. Сегодня после обеда сумела сама дойти до ванной.

– Но ты ведь не Хильда, да?

– Нет, дорогая. Меня зовут Хильдегарда. Просто многим, я думаю, трудно произносить это имя.

– Хильдегарда? Никогда не знала. Как так получилось? – Пэт сняла с себя тяжелый плащ и принялась обмахиваться журналом «Леди», который она взяла с тумбочки Эвелин.

– Хильдегардой звали мою бабушку. Она была наполовину полька, помнишь? В нашей семье это традиционное женское имя. Бабушку я очень любила, но ее имя мне никогда не нравилось. И маме тоже. Поэтому меня всегда называли Эвелин.

А также Эви или Ева. Но тебе об этом знать незачем.

– Ну и ладно, – раздраженно отмахнулась Пэт. – Надеюсь, дурацких ошибок они больше допускать не будут. Как твое самочувствие? Я принесла тебе песочное печенье. Не домашнее, правда. Утро у меня выдалось суматошное, времени совсем не было, вот я по пути сюда и заскочила в «Уэйтроуз». Надеюсь, тебе понравится.

– Спасибо, дорогая. Ты очень любезна, – поблагодарила Эвелин, а сама подумала, что лучше бы племянница принесла ей цветы. Например, фрезии с резким лимонным ароматом или весенние бутоны, которые вот-вот распустятся. Что-нибудь растущее и свежее, напоминающее ей, что за стенами этого удушающего отделения больницы, где не выветриваются запахи дезинфицирующих средств и талька, гудят тихие голоса, иногда жужжит сигнал, призывающий медсестер и врачей, и скрежещут пододвигаемые посетителями стулья, кипит жизнь.

Пэт поставила банку с печеньем на тумбочку и заерзала на стуле:

– На самом деле я пришла поговорить с тобой о том, как быть дальше, когда доктора скажут, что ты вполне поправилась и тебя можно выписывать. По их мнению, ты уже совсем скоро сможешь покинуть больницу.

– Разумеется, я поеду домой. Дома так хорошо, дорогая. А здесь есть очень больные люди. И мне не хочется постоянно находиться в окружении стариков. Дома, в привычной обстановке, мне будет гораздо лучше. Я бы немного гуляла в саду. И поправилась бы скорее.

– Мы с Хамфри не уверены, тетя. Ты уже не в первый раз падаешь, а Кингсли, на наш взгляд, не самое подходящее место проживания для одиноких людей твоего возраста.

Пэт лучезарно улыбнулась тете, насколько ей это удалось:

– Мы оба считаем, что тебе будет гораздо комфортнее в доме престарелых. Есть ведь очень приличные пансионаты. И там ты никогда не будешь одна.

– Не сомневаюсь, что это вполне достойные заведения, но я не уверена, что мне понравится жить с чужими людьми. Я к этому не привычна, – Эвелин не сводила глаз с племянницы.

Я знала, что этим все кончится. И она, конечно, права, но не будем сразу соглашаться. Посмотрим, как она обоснует свое предложение.

– Если ты по-прежнему станешь жить одна в своем большом старом доме, мы все время будем тревожиться за тебя. Соседей поблизости нет, никто не услышит твоих криков о помощи, если ты опять упадешь. И даже если мне удастся бросить все дела и помчаться к тебе по первому зову, из Уокинга я быстро до Кингсли не доберусь.