шелка и действительно почти подошло Реморе по размеру. Облачится в платье ей удалось довольно быстро, и хоть плохо выделанная шерсть неприятно колола кожу, принцесса не обратила на это никакого внимания.

Она наспех заплела волосы в косу и спрятала ее под неприметный чепец служанки. Из зеркала на Ремору посмотрела откровенная крестьянка, разве что чересчур худосочная и белокожая, но кто станет приглядываться к спешащей по коридору служанке в разгар дня?

Вознеся напоследок краткую молитву, принцесса подошла к двери в коридор и прислушалась. Снаружи было тихо, и она, недолго думая, осмелилась выйти из комнаты.

Помпезный, безвкусно обставленный коридор встретил Ремору радушной пустотой и безмолвием. Вдохнув полной грудью, она сочла это первым своим сегодняшним успехом и с уверенностью двинулась вперед.

*

За пару недель пути Рауда стало так тошнить от курлыкающей хидьясской речи, что он делал все, лишь бы не слышать это бесконечное гоготание. Каждый раз, когда наемники объявляли привал, капитан стремился улизнуть от них подальше — что ему, естественно, не особо позволяли делать.

И все же головорезы оказались не такими ужасными, как он ожидал. Некоторые из них, конечно, давали Рауду почувствовать себя их пленником, но по большей части его либо не замечали, либо относились почти как к равному, разве что безоружному.

Наемники были болтливы, как бабы, но в этом, видимо, заключался грешок всех южан — они орали и ржали так, словно им ничего не стоило случайно нарваться на нежелательную встречу — солдат или разбойников. Рауд, конечно, не сомневался, что эти парни без проблем с ними разберутся, но лишний раз попадать в неприятности не желал. Для него было важнее другое…

Он все еще не знал, куда его везут.

Коня для своего пленника хидьяссцы раздобыли еще в Талааре, после чего наемники дружно выдвинулись на юго-запад, заставив Рауда потеряться в догадках — карты у него не было, а с географией Кирации он был знаком весьма скудно, да и то лишь по части собственных моряцких интересов.

Дни сменялись один за другим, а они все еще ехали по бесконечным полям и лесам, которые могли бы даже понравиться Рауду, не привыкшему к таким пейзажам, если бы их не было так много — одинаковых и безликих. Постоялые дворы, города и деревни южане словно бы специально объезжали стороной, довольствуясь покрывалами на земле вместо кроватей и вяленым мясом с сухарями вместо горячей похлебки.

Подловить наемников на невнимательности и улизнуть, пока нерадивый дозорный мирно похрапывает, привалившись к дереву, тоже не представлялось возможным — хидьяссцы, даже несмотря на свой незавидный полуразбойничий статус, несли службу с такой честностью и ответственностью, что можно было только позавидовать. С каждым днем Рауд все более убеждался, что сбежать от южан у него не выйдет, но пока в этом и не было такой уж необходимости — никто из наемников его не трогал и не пытался спровоцировать, к тому же капитан сомневался, что сможет выжить в этих лесах без оружия, пищи и вещей первой необходимости.

Он даже пытался понять хидьясскую тарабарщину, но, по-видимому, его скудного моряцкого ума было для этого недостаточно. Если кирацийский и эделосский были хоть сколько-то последовательны и логичны, то хидьяс казался не то шуткой богов, не то детской шалостью, где каждое произносимое слово называлось один только раз и никогда больше не повторялось в прежнем виде.

На этот раз наемники вновь выбрали место для привала в лесу. Дни стояли какие-то промозглые, и к вечеру стало еще хуже. Неискушенные холодом южане кутались в свои темные дорожные плащи и настойчиво жались к костру, согревая озябшие руки. Рауд смотрел на это с долей мрачного удовольствия, хоть где-то ощущая свое превосходство над почти безупречными хидяссцами.

Капитан даже не сразу заметил, что один из южан подкрался к нему сбоку и привалился спиной к стволу дерева рядом с ним. Это был человек, которому Рауд, по сути, был обязан жизнью — именно он посчитал, что гвойнский капитан еще может оказаться полезным. Насколько Рауд понял, он был у наемников кем-то вроде главаря, да и к тому же южанин неплохо знал кирацийский. Звали его Флавио, и судя по всему, среди наемников он был единственным, кто принадлежал к дворянскому сословию.

— Мьесто у костра еще есть, — Сказал наемник.

— Для гвойнца сейчас почти что знойно, — Отмахнулся Рауд, — А вот ты иди, погрейся.

Было видно невооруженным глазом, что Флавио замерз. Высокий поджарый наемник кутался в плащ и прятал руки, а стоячий воротник закрывал длинное узкое лицо почти до половины, и все же он упорно делал вид, что не дрожит от холода и сырости.

Южанин ничего не ответил, но и с места не сдвинулся. Рауд счел это признаком доверия, а потому наконец решился спросить:

— Куда мы направляемся?

Флавио дернулся, словно не ожидая, что капитан заговорит, и уставился на на него суровым взглядом. В пути наемники не скрывали свои лица за платками, и Рауд успел заметить, что главарь наемников неимоверно скуп на эмоции.

— Я безоружен, и мне ничем не поможет эта информация, — Добавил капитан, — Но если не хочешь, не говори.

— Мы будьем дальеко от твоей родины, — Вымолвил Флавио, — Это всьё, что тьебе нужно знать.

Пожав плечами, Рауд почесал щеку, заросшую щетиной, и уже собирался отойти в сторону, как наемник вновь заговорил:

— Ты нье похож на севьерянина. Таких волос у них нье бывает.

— Моя мать — дочь зиеконской рабыни, — Рауд никогда не делал из этого секрета. Говоря по правде, он даже гордился тем, что ему — по сути, бастарду — удалось подняться так высоко. Возможно, все дело было в дяде, который не любил своего брата, но души не чаял в нечистокровном племяннике, которого ему отдали на воспитание практически за ненадобностью.

Где сейчас были единокровные братья Рауда? Все трое кормили в могиле червей, а он, хоть и потерпел недавно поражение, все еще оставался грозой северных морей. Дело в человеке, а не в крови — в этом капитан не сомневался.

— В Хидьяс ты был бы в почете, — Практически без акцента сказал Флавио, — У нас любят бастардов. У нас их считают равноправными насльедниками.

— Странный вы народ, южане, — Хмыкнул Рауд.

— Или вы, — Буркнул себе под нос наемник.

Спустя минуту он все-таки сдался и потопал к костру, чтобы согреться, а Рауд все еще стоял возле дерева, понимая, что ответ на свой вопрос он так и не получил. Но на душе все равно стало чуть спокойней, чем было до этого. Какая-то