и ждавшая этого мгновения, оторвалась наконец от дувала и поплыла-покатилась за шелковицы в величавом, неспешном полете юным утренним солнцем.

— Ох, и заспалась же я, — сказала Надежда, направляясь к висящему на столбе рукомойнику. — А где Ахан-ата?

— Не знаю... Правда, что солнце больше земли?

— Правда.

— Такое большое, а летает. — Кыз-гюль вздохнула. — Я тоже во сне летаю, так хорошо, выше хаты. А когда проснусь, машу-машу руками и — ни с места.

— Это ты растешь, когда-то и я летала. Было то давным-давно, в раннем детстве...

Пришел забрызганный грязью Усманов, сверкнул лучистыми горошинами из прикрытых бровями щелочек.

— Дождь нет, солнце есть, машина есть, ай, карашо!

Позавтракали.

Надежда поцеловала смуглое личико Кыз-гюль, сунула ей в ладошку сережки.

— Возьми, доченька. Может, когда-нибудь вспомнишь тетю Надю.

— Ой...

Сережки — красные яхонты, будто вишенки — достались Надежде от матери, сняла их лишь в день смерти Корнея, берегла как память о молодости, о любви. Может, принесут они теперь радость иной юности, когда расцветет она, когда сердце распахнется навстречу счастью, солнцу. «Такое большое, а летает...»

Машина ревела на ухабах, из-под колес летела грязь; над горизонтом сверкал крыльями самолет, отсюда, издали, он был похож на чайку.

«Ну, кто она мне? Ведь мы чужие люди, — думала Надежда. — Как свела судьба, так и разлучила, небось и не встретимся больше. Почему же так тоскливо на сердце?»

— Говорят, ситец привезли, — нарушил молчание шофер. — Здорово, а? Фабрики все на сукно нажимали, а тут, значит, ситец... Выходит, войне скоро конец?

Надежда была поражена: люди умеют видеть связь между ситцем и войной, выискивая и в скудной жизни нынешней приметы к добрым переменам.

2

Для командира эсэсовского караульного полка, штаб которого с недавней поры разместился в магистрате городка Комбле-о-Пон, штандартенфюрера Франца Энке наступили невеселые дни.

Не успел он отправить в Брюссель донесение о диверсиях в Ремушане и Лёрсе, как позвонил адъютант правителя Бельгии генерала Фалькенхаузена и от имени шефа выразил недовольство по поводу участившихся пожаров на лесопильных заводах провинции Льеж. Арденны были основным поставщиком крепильного леса на угольные шахты Лимбурга, Льежа и Кампины.

Францу Энке очень хотелось спросить, как они там, в Брюсселе, представляют себе охрану лесопилен, разбросанных по горным плато. В конце концов, охрана этих паршивых заводиков не его забота, а местной жандармерии. Но все эти возражения остались невысказанными. По телефону тоже нужно уметь разговаривать. Отчитает шеф и успокоится. У Энке своих дел по горло.

А тут еще убийство Жаклин Бодо. Прибыл следователь из Льежа. Нагловатый, въедливый. Намного ниже чином, а ведет себя по-хамски, к каждому слову придирается. Энке решил положить конец этим унизительным допросам и придумал себе инспекционную поездку по железнодорожной магистрали.

В своем извечном стремлении к морю реки выбирают самый удобный путь для спокойного течения, нисколько не заботясь о том, что через них придется кому-то ходить, переезжать. Река и железнодорожная магистраль — два непримиримых врага. К тому же мосты надлежит беречь от паводков и диверсий.

Родившись в Высоких Арденнах, Урт и Амблев сначала раздельно, каждый сам по себе, будто соревнуясь, выписывают в горах хитроумные вензеля, а встретившись в Комбле-о-Поне, продолжают эту совместную игру до слияния с Маасом в окрестностях Льежа. Долины узкие, скалы то с левой, то с правой стороны подступают впритык к воде, создавая преграды стальным ниткам одна хитроумнее другой.

Франц Энке стоял в своем кабинете возле карты и хмуро думал о том, что для охраны всех объектов по условиям военного времени потребуется не один полк... Когда Фалькенхаузен добивался в Берлине, чтобы в Арденны перебросили несколько батальонов СС, имелось в виду, что отборное войско это будет заниматься партизанами, а не караульной службой на мостах.

В первые же дни прибытия в Арденны Энке удалось обложить отряд Селя, размещенный в селении Аукс-Тур. Партизаны привыкли к покою в здешних местах. Дала себя знать беспечность: не выставили сторожевые посты!

О расположении отряда донесла Жаклин Бодо. Но тогда Энке ничего не знал об этой пронырливой даме. Впрочем, кто знает ее настоящее имя? Ему просто позвонили из Льежа и дали задание, указав место и время. Он удивился такой осведомленности, но тут же отправил в Аукс-Тур усиленную штурмовую группу.

Лишь часть партизан приняла бой. Отряд рассеялся в горах. Сель погиб. В Льеж и Брюссель полетели победные реляции. Справедливости ради следует сказать, что намюрский адвокат Сель не столько воевал, сколько обирал фермеров, посылал лазутчиков в магазины и на почтамты, мотивируя это необходимостью пополнения партийной кассы. В какой партии он состоял сам и состоял ли вообще, выяснить не удалось.

Франц Энке мог бы торжествовать, но дальнейшие события развеяли впечатление от его первого успеха.

Выяснилось, что партизанских отрядов в Арденнах много, не сразу и определишь, сколько именно. Действовали они всяк на свой манер и далеко не так, как люди из отряда Селя.

Наибольшую опасность представляли вооруженные формирования, руководимые коммунистами. Их тщательно подготовленные налеты на станции и мосты, на лесопильные заводы и карьеры вынуждали Энке распылять силы, метаться из конца в конец по долинам Урта и Амблева. Обещанные же егери из Ломбардии, специально обученные для облав в горах, напоролись по дороге из Италии на французских маки. Ужасали потери... Иной раз приходилось самим обороняться от нападения мелких групп, осаждавших гарнизоны. Полк постепенно утрачивал инициативу, увязал в местных сражениях. Стычкам не виделось конца. Теперь вот — мост...

Время от времени звонил телефон. Энке вызвал адъютанта и приказал все звонки переключать на начальника штаба.

— Уезжаю в Риваж! — сказал он. — При необходимости разыскивайте меня там, или же в Пульсойере, либо в Эсню.

Адъютант поднял брови.

— Могу ли я понимать ваши слова так, что я остаюсь здесь, штандартенфюрер?

Энке небрежно кивнул. Франтоватого адъютанта он невзлюбил еще в Париже, где служил до назначения на должность командира карательного полка.

Случилось так, что однажды он застал адъютанта в своем кабинете за столом с выдвинутым ящиком... Именно в этом ящике лежали кроме писем личные бумаги штандартенфюрера, и, хотя адъютант извинился, пояснив, что разыскивает служебную инструкцию, которую сегодня утром лично принес шефу,