Владимир Гельфанд умер 25 ноября 1983 года в возрасте 60 лет. Он совсем немного не дожил до того времени, когда «цензурный занавес» над советским прошлым сначала приподнялся, а потом и вовсе был сорван. И, наверное, он, с детства грезивший о славе литератора, в самых смелых мечтах не мог себе представить, что его военный дневник (точнее, его немецкая часть), переведенный на иностранные языки, станет бестселлером в Германии и будет цитироваться в десятках работ по истории Второй мировой войны.

В этом, бесспорно, прежде всего заслуга младшего сына Владимира Гельфанда — Виталия, который с 1995 года живет в Берлине. Значительную часть жизни он посвятил систематизации, публикации и популяризации литературного наследия отца. Дневник Владимира Гельфанда за 1945–1946 годы вышел на немецком языке в 2005 году и стал подлинной сенсацией. Пожалуй, впервые немецкие читатели получили возможность увидеть разгром Третьего рейха, оккупацию Германии, взаимоотношения советских военнослужащих и немцев (в особенности — немок, возможно, наиболее болезненную и обсуждаемую в Германии в конце ХХ — начале XXI века тему) глазами советского офицера. Текст подготовлен к печати и снабжен комментариями немецким историком Эльке Шерстяной. Книга вышла под названием «Немецкий дневник 1945–1946», выдержала два издания (2005, 2008), в переплете и в обложке. Тираж превысил 80 тыс. экземпляров. «Немецкий дневник» издан также в переводе на шведский.

И наконец, дневник был издан в России. Виталий Гельфанд позвонил из Берлина на радио «Эхо Москвы» после одной из передач с моим участием, в которой речь шла о солдатских дневниках, в том числе о дневнике его отца. Автор этих строк слетал в Берлин и собственными глазами увидел коробку, набитую записными книжками, отдельными листками, письмами, документами военного времени. Работа по разбору, систематизации и комментированию записей Владимира Гельфанда потребовала нескольких лет, и в 2015 году дневник (750 книжных страниц) вышел в Москве полностью, без изъятий и сокращений.

Союз советских писателей входил в число организаций, которые должны были направить добровольцев в формирующиеся стахановскими темпами в начале июля 1941 года дивизии народного ополчения Москвы. Двенадцать дивизий общей численностью около 140 тыс. человек были сформированы за три дня — беспрецедентный случай в истории военного дела. Дивизии формировались по городским районам. Союз писателей числился за Краснопресненским. Таким образом в составе 8‐й (Краснопресненской) дивизии народного ополчения города Москвы образовалась «писательская рота», в которую вошла, по первоначальному списку, почти сотня литераторов. Важно понимать, что в ополчение набирали людей, не подлежавших мобилизации по возрасту, состоянию здоровья (медосмотр на стадии формирования вообще не проводился) или по другим основаниям.

Среди бойцов «писательской роты» не было звезд советской литературы или же были звезды, уже изрядно померкшие. Вряд ли это случайно: руководство союза явно или неявно проводило «селекцию» добровольцев. Слава 43-летнего Юрия Либединского, автора вышедших в 1920‐е годы повестей о Гражданской войне «Неделя» и «Комиссары», была в прошлом. Да и политически один из лидеров распущенной РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей) оказался под сомнением: почти все бывшие соратники были расстреляны, первая жена отбывала срок в лагере, сестра второй жены (Ольга Берггольц) тоже побывала в тюрьме. Самым старшим среди писателей-ополченцев был 54-летний Павел Бляхин, автор культовой повести о Гражданской войне «Красные дьяволята» (1923–1926): снятый по ее первой части в 1923 году одноименный фильм пользовался необычайной популярностью. Пятидесятилетний Рувим Фраерман, партизан эпохи Гражданской войны, автор «школьной» повести «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» (1939), был довольно известным писателем, однако широкая популярность пришла к нему после войны, в особенности после экранизации повести (1962). Имена подавляющего большинства остальных вряд ли что-либо говорили широкому кругу читателей.

Однако среди писателей-ополченцев, чего не ведали ни сослуживцы, ни руководство Союза писателей, ни они сами, оказались два самых крупных литературных таланта, обязанных своими литературными достижениями войне: потомок обрусевшего датчанина Александр Бек и еврейский поэт, ставший русским прозаиком, Эммануил Казакевич. Еврейский — в данном случае в смысле языка, а не происхождения. Казакевич писал на идише. Александр Бек, не первой молодости (1902 г. р.) — литератор средней руки, писавший в основном на производственные темы, нашел свою главную тему и своих героев на войне. Его повесть «Волоколамское шоссе» (1942–1943) об обороне Москвы, о том, как люди учатся воевать — и убивать, преодолевают страх, становятся солдатами, мгновенно стала культовой и была переведена на все основные языки мира.

Эммануилу Казакевичу в 1941 году исполнилось 28 лет. Он родился и вырос на Украине. Его отец Генах (Генрих) Казакевич был известным еврейским публицистом и литературным критиком. В 1931 году Эммануил уехал из Харькова, где окончил машиностроительный техникум, в Биробиджан. В следующем году туда перебрались его родители. Генах Казакевич был назначен редактором областной газеты «Биробиджанер штерн» («Биробиджанская звезда»), избран членом обкома партии. В декабре 1935 года Казакевич-старший скоропостижно скончался в возрасте пятидесяти двух лет. А через полтора месяца умерла мать Эммануила. В Биробиджане Казакевич-младший работал сначала бригадиром на стройке, затем председателем колхоза, директором театра (список не исчерпывающий), но главное — с 1932 года публиковал стихи на идише, а также переводил на идиш пьесы советских драматургов и кое-что из классического репертуара. Переводил и прозу, в том числе такую своеобразную, как брошюра С. Уранова «О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок» (1937) для государственного издательства «Дер Эмес» («Правда»). В 1938 году перебрался в Москву, в 1940‐м был принят в Союз советских писателей. В 1941‐м, несмотря на сильную близорукость, оставив жену и двух маленьких дочерей, вступил добровольцем в ополчение.

Начинающий литературный критик Даниил Данин (Плотке) на сборном пункте ополченцев во дворе одной из арбатских школ увидел по-студенчески неухоженного узкоплечего худого ополченца совсем юношеского вида в синем свитере:

Три месяца «не Бальзаки» служили вместе, даже спали в одном шалаше. Дальше пути их разошлись: Казакевича направили в школу младших лейтенантов, Данин не прошел по зрению, хотя — парадоксы армейской медицины — близорукость у Казакевича была немного сильнее.