Я ожидаю великолепного зрелища, но меня все равно поражает роскошное гостеприимство кузена. Каждый день устраивают охоту, развлечение и пикник в лесу. Играют маски, однажды проводят бычью травлю, собачьи бои и медвежью травлю, на которой великолепный зверь продержался три часа. Герцог подготовил костюмированные танцы и маскарады, которые так любит король, заказал музыку и представления. В этих сатирических пьесах высмеивается властолюбие Карла Кастильского, который промотал состояние, купив корону императора Священной Римской империи. Наш король Генрих, надеявшийся сам получить этот титул, так смеется, что едва не плачет, когда пьеса обвиняет Карла в алчности и дерзости. Королева слушает, как оскорбляют ее племянника, с терпеливой улыбкой, словно это не имеет к ней никакого отношения.

Иногда мы просыпаемся по утрам под хор, поющий у нас под окнами, в другие дни нас скликают на озеро лодочники, и мы катаемся с музыкантами, а потом устраиваем большую регату. Король побеждает в гонке, прорываясь с боем по воде, его лицо краснеет от натуги, мышцы плеч и груди проступают сквозь тонкое полотно рубашки – точно так же он выигрывает в карты, в теннис, на скачках, в борьбе и, разумеется, на большом турнире, который мой кузен герцог устраивает для развлечения двора и показа ловкости и отваги короля с друзьями. Все придумано для развлечения и увеселения короля, ни мгновения за день не проходит без новых причуд, Генрих наслаждается всем, он побеждает во всех играх, он на голову выше всех мужчин, несомненно, он прекрасен, как статуя принца, со своими кудрявыми волосами, широкой улыбкой и телом юного бога.

– Вы потратили состояние, устроив королю лучший визит в этом году, – замечаю я в разговоре с кузеном. – У вас тут свое королевство.

– Так получилось, у меня есть состояние, – небрежно отвечает он. – И это мое королевство.

– Вам удалось убедить короля, что у вас самый красивый и упорядоченный дом в Англии.

Он улыбается:

– Вы так говорите, словно это не победа. Для меня, для моего дома, для рода. Для вашей дочери, которая все это унаследует.

– Просто король с детства не может восхищаться чем-то, не желая это для себя. Он не склонен к незаинтересованной радости.

Кузен кладет мою руку на сгиб своего локтя и ведет меня мимо теплых песчаниковых стен нижнего сада к мишеням для стрельбы из лука, где слышатся восклицания соревнующихся придворных и аплодисменты при удачном выстреле.

– Вы очень добры, что предупреждаете меня, кузина Маргарет; но мне не нужны предупреждения. Я никогда не забуду, что это король, у чьего отца ничего не было, когда он прибыл в Англию, – почти ничего, кроме одежды, прикрывавшей его бедную спину. Каждый раз, когда он видит землевладельца вроде вас или меня, чьи права восходят к герцогу Вильгельму Нормандскому, а то и к более ранним временам, он ощущает укол зависти, трепет страха, что у него недостаточно владений, что он сам недостаточен. Он рос не как мы, не в семье, знавшей, что ее место – одно из величайших в Англии. Не как мы с вами, рожденные благородными, выращенные по-королевски, не знавшие угрозы в лучших постройках Англии, окна которых выходили на широчайшие поля. Генрих родился сыном претендента, думаю, он постоянно чувствует, как неустойчив этот новый трон.

Я сжимаю его руку.

– Осторожнее, – советую я. – Говорить о Тюдорах как о вновь пришедших неразумно – для любого, тем более для тех, кому недавно принадлежал этот трон. И нас с вами растили не отцы.

Отец герцога был казнен за измену при короле Ричарде. Мой – за измену при короле Эдуарде. Возможно, измена течет в наших жилах вместе с королевской кровью, и будет разумнее позаботиться о том, чтобы никто этого не помнил.

– Это невежливо, – уступает он. – Хотя и правда, конечно. Но невежливо по отношению ко мне как к хозяину. Думаю, однако, что я показал ему то, что хотел показать. Он увидел, как живет знатнейший лорд Англии. Не скачет по лестнице на коне, как дитя, не швыряет яйцами в крестьян, не валяет дурака, как несмышленыш, не играет по целым дням, не обещает любовь служанкам при трактирах и не отсылает свою родовитую любовницу в укрытие, чтобы она носила там ребенка, словно стыдится грязных поступков.

Я не могу с этим не согласиться.

– Он противоречив. Всегда был таким.

– Груб, – еле слышно произносит герцог.

Мы подходим к придворным, люди поворачиваются и низко кланяются к нам, расступаются, чтобы мы увидели, как король собирается натянуть лук. Генрих похож на искусно сработанную статую лучника, он стоит в совершенном равновесии, слегка перенеся центр тяжести назад, линия его тела длинна и стройна от кудрявых рыжеватых волос до отставленной ноги. Мы замираем в почтительном молчании, пока Его Светлость сгибает тяжелый лук, натягивает тетиву, тщательно целится и легко спускает стрелу.

Она со свистом летит и вонзается в серединный круг на мишени, не в самый центр, с краю, близко, не идеально, но очень близко. Все принимаются радостно хлопать, королева улыбается и поднимает небольшую золотую цепь, готовясь наградить своего супруга.

Генрих поворачивается к моему кузену.

– Сможете лучше? – с торжеством кричит он. – Кто-нибудь сможет лучше?

Я хватаю герцога за руку прежде, чем он шагнет вперед и возьмет лук и стрелу.

– Уверена, не сможет, – говорю я.

Герцог улыбается и произносит:

– Сомневаюсь, что кто-то стреляет лучше Вашей Светлости.

Генрих издает радостный возглас и опускается на колено перед королевой, глядя на нее снизу вверх и улыбаясь, когда она склоняется, чтобы надеть ему на шею золотую цепь победителя. Она целует его в губы, он поднимает руки и нежно удерживает ее лицо на мгновение, словно любит ее или, по крайней мере, влюблен в картинку, которую они составляют: молодой красивый мужчина на колене перед женой, его густые медные волосы вьются под ее ласковым прикосновением.

Вечером устраивают маску на новый лад: актеры в костюмах разыгрывают сцену, а потом приглашают придворных потанцевать с ними. Король в маске и широкополой шляпе, но все сразу узнают его по высокому росту и по тому почтению, с которым держатся вокруг него актеры. Он очень доволен, когда мы все делаем вид, что принимаем его за незнакомца и восхищаемся изяществом, с которым он танцует, и его обаянием. Когда актеры разрывают круг и смешиваются с толпой придворных, все дамы трепещут при его приближении. Он приглашает танцевать Элизабет Кэрью. Теперь, когда уехала Бесси, возможность появилась у другой хорошенькой девушки, которой подарки дороже доброго имени.

Я стою возле кресла королевы, когда замечаю какое-то смятение в конце большого зала, сквозь воздух, плывущий от жара серединного очага, который герцог с гордостью сохранил в Пенсхерсте, оставив все в большом зале на прежний манер. Кто-то спешно рассказывает о чем-то одному из людей кардинала Уолси, потом вести передаются от одного к другому, по всему залу, и, наконец, достигают Томаса Мора, который склоняется к толстому красному плечу и шепчет во внимательное ухо.