Однажды Розалинда отправилась на несколько дней на свадьбу двоюродной сестры в другое графство. Она там танцевала и играла с парнями и девушками. Что же оказалось? Без нее на ферме коровы стали плохо доиться. Они уж не давали столько молока, как прежде. Они отворачивали морды от соседки, нанятой матерью в помощь. И молоко оказывалось не таким вкусным, как прежде. Соседка обиделась. Слух о странном поведении коров быстро пронесся по окрестности. Решили, что дело нечисто, что молоденькая дочь хозяйки фермы – колдунья. Почему бы иначе без всякой причины коровы не давали без нее молока!

Подобные случаи в графстве бывали когда-то, о них помнили – таким образом, имелись прецеденты, необходимые для самосуда.

Янка тоже ласково обращается с коровами, как и она сама! С коровами он меняется. А с людьми – скуп на разговоры, застенчив, очень скромен! У нее и здесь, в Гонконге, коровы дают больше молока, чем на фермах Джордина и Купера.

Да, скандал произошел, когда она поехала порадовать родню и повеселиться, а коровы без нее стали скучать и выть. Против дьявола, казалось, поднялся весь народ. Почувствовалось, что их предки были когда-то католиками! Темный, дикий, грубый народ, хуже китайцев! Они пришли с вилами, лопатами, топорами; может быть, хотели ее убить и тут же закопать? Или сжечь живьем? Пастор за нее заступился, говорил о Кранмере и Ридлее, принявших мученическую смерть при королеве Марии за проповедь веротерпимости и демократии, и за отрицание католицизма и предрассудков, и за англиканские понятия о крови и теле господнем.

Тут куда угодно согласишься уехать, не только в Гонконг!

А вот Янка, он не тычет коров палкой, как это делают китайцы.

Но когда Янка однажды наедине залюбезничался с ней и, ободренный ее приветливостью, ухватил девушку за талию и пытался прижать к себе, Розалинда с большой силой ударила его несколько раз прямо по лицу так, что он даже обиделся. Зачем же так, дралась боксом... Рассердилась, схватила и тут же кинула в него подойник с молоком и ушла.

...А народ не успокаивался. На соседних фермах собирались люди и являлись толпами. Розалинда была пристыжена и притихла, чувствуя себя виноватой, как настоящая колдунья, пойманная на месте преступления. Мать ее отчаянно защищала. Она ссылалась на библию и сыпала изречениями направо и налево. Она приводила яркие примеры из современной жизни.

– Очень страшно, если в Новой Зеландии дикари едят людей! – басом кричала Вирейгоу. – Но так же страшно, когда люди, которые ездят в Лондон по железной дороге и ходят в церковь в накрахмаленных рубашках и в сюртуках, объявляют ведьмой доброго и бесхитростного ребенка!

Ее дочь могли посадить в тюрьму, убить, женщины грозили сжечь ферму вместе со скотом. Ярость овладевала рослыми и сильными людьми графства. На день-другой мать сумела укротить их своим грозным голосом и энергичными доводами. Но возмущение еще не утихало. Этот стойкий и мужественный народ не отступался в своей жажде жертвы и не скоро менял убеждения, а какие-то личности, конечно, извлекали выгоду.

Из города приехал старый, почтенный адвокат с большой бородой, на хорошей лошади и в скромном стареньком экипаже. Подал матери несколько сердечных советов и рекомендательное письмо от городского торговца молоком. Сказал, что Розалинде лучше скорей уезжать куда-нибудь подальше. В Америке всегда нужны рабочие руки. Наняться туда за хорошую плату можно уже здесь, на острове. Уехать хотя бы на несколько лет за океан. Сказал, что постарается найти вербовщиков, хотя до сих пор не видел их сам.

После его отъезда мать была в отчаянии. Запрягли быка и поехали в город, где есть телеграф, не пожалели средств и вызвали телеграммой дядю, брата покойного отца. Он уж давно служил машинистом на локомотиве Стефенсона. Зная про законы короля Иакова, обязывающие представителей власти ловить ведьм, в полицию не обращались.

Дядя приехал, все выслушал и сказал возмущенно, что по описаниям узнает приезжавшего человека. Это и есть вербовщик! Его часто видят на вокзалах и в поезде. Существует целая корпорация дельцов. Они часто переправляют девушек по железной дороге в порты. Уверяют, что на работу на американские фермы Большой Равнины, но на самом деле – в Калифорнию, в публичные дома. Туда для золотоискателей – белых, негров и мексиканцев – требуют женщин светлых, молодых, с крепким здоровьем; едут многие с островов и из других стран: чешки, польки, шведки.

Страх охватил мать и дочь с двойной силой. Боялись шантажа адвоката, и вербовщиков, и гнева соседей. Но тут заявило о себе общественное мнение. История дошла до членов филантропического общества и корреспондентов провинциальной газеты, а от них – в Лондон, к знаменитому гуманисту сэру Джону Боурингу...

В тот вечер, когда Розалинда била Янку по лицу, она ушла слегка покрасневшая, но вполне удовлетворенная, словно этого и ждала, как будто так и надо было.

На другой день увидела, какой поставила ему синяк под глазом. Янка все же очень приятный и красивый. Но как смутился! Теперь ясно видно, что она ему нравится... Good-looking boy![58]

Но также всем известно, что она недоступна! Красавчик хотел было жениться, но... Трус! Трус! Иди в театр и смотри ведьм Шекспира! Розалинда о нем не вспомнит. Ах, какие ласковые руки у Янки, как это понимают коровы! И какой рыжеватый, аристократический отлив его волос! Но только и пленный не должен забываться!

– А в России есть хорошие коровы? – наивно заговорила Розалинда за обедом.

– Только у летонов! – ответил Янка гордо. Он тут выложил, кто такие летоны, при этом сказал про себя, объяснил, где живут летоны, и рассказал, какой у них скот.

– А у русских?

– У русского тоже есть корова. Но рябая и маленькая, как коза, и дает совсем немного молока. У них и вороны черные, мелкие, живут в Москве на крестах и на царских дворцах и летают тучами над городом. Это я сам слыхал... Но кричат не по-вороньи, а как воробьи.

– Все, что вы рассказываете, очень интересно! И я бы хотела видеть купола святых церквей Руси! – мечтательно сказала Розалинда.

Она узнала, что существуют только две истинные христианские веры: англиканство и православие.

Японец Точибан Коосай, зачисленный в русский отряд под именем матроса Прибылова, читал доклад, не произнося ни слова. Тесная и горячая аудитория его отлично понимала. С блеском и быстротой заполнял он черную доску на стене столбцами иероглифов, выделяя некоторые, особенно важные, элегантными росчерками, что изобличало в нем художника. Не зря богатые компрадоры, его покровители, украшали свои бумаги виньетками и рисунками Коосая.