Белой девушки с желтым цветком!

Нежно поцеловали, закрыли дверцу

(А на шляпе желтое перо)…

И разве не больно, не больно сердцу

Знать, что я только Пьеро, Пьеро…

Мечтая о невозможном счастье, Князев уехал в Ригу, пряча свою мечту в сонете о влюбленном Пьеро:

«Я видел смех, улыбки Коломбины, я был обвит кольцом прекрасных рук… Пусть я — Пьеро, пусть мне победа — звук, мне не страшны у рая Арлекины, лишь ты, прекрасная, свет солнца, руки не отнимай от губ моих в разлуке!»

И тут к нему приехал влюбленный Кузмин… В Риге он написал давно задуманный цикл «Бисерные кошельки» — как бы миниатюрный стиховой роман из эпохи 1820х годов. Стихи эти предназначались для декламаторского репертуара Ольги Судейкиной. Потом она будет их очень ценить, это будет ее любимый поэтический материал.

Приехатьто Кузмин к Всеволоду приехал, однако радости это не принесло ни тому, ни другому. Князев был так сильно влюблен в Ольгу, что пошел на разрыв с Кузминым. Ольга его очень сильно поощряла: ведь в то время она уже рассталась с мужем, ненавидела (было такое дело!) томного разлучника Кузмина и готова была на все, чтобы ему отомстить. Именно из мести она отбила у него любовника, предложив Всеволоду «альтернативу», которая оказалась для него не то губительным, не то очищающим душу напитком. И он откликнулся:

О.А.С.

Вот наступил вечер…

Я стою один на балконе…

Думаю все только о Вас, о Вас…

Ах, неужели это правда, что я целовал

Ваши ладони,

Что я на Вас смотрел долгий час?..

Записка?.. Нет… Нет, это не Вы писали!

Правда — ведь Вы далекая, белая звезда?

Вот я к Вам завтра приедуприеду и спрошу: «Вы ждали?»

И что же это будет, что будет, если я услышу: «Да»?

Стихи? Или полузадыхающийся мальчишеский лепет первой любви? Но вот в стихах появляются горделивые нотки: мы слышим речь уже не мальчика, но мужа. Вернее — осчастливленного любовника, который готов рассказать о своей победе целому свету! Что он и делает. Причем его совершенно не смущала уже сложившаяся репутация Ольги — Князев нарочно использует аллюзии со стихами Соллогуба, ужасно гордясь, что именно он теперь «целовал врата Дамаска»:

Я был в стране, где вечно розы

Цветут, как первою весной…

Где небо Сальватора Розы,

Где месяц дымно голубой! [7]

И вот теперь никто не знает

Про ласку на моем лице,

О том, что сердце умирает

В разлуке вверенном кольце.

Вот я лечу к волшебным далям,

И пусть она одна мечта —

Я припадал к ее сандалиям,

Я целовал ее уста!

Я целовал «врата Дамаска»,

Врата с щитом, увитым в мех,

И пусть теперь надета маска

На мне, счастливейшем из всех!

Всеволод был очень влюблен. Ну, а Ольга? Ничуть не бывало! Она находилась после разлуки с Судейкиным в том состоянии, когда наилучшим средством излечения кажется… вывозиться в грязи. Мало ей было несчетного перебора случайных любовников — ей хотелось доказать Сергею, что и она способна на дьявольщину, на содомщину, на вопиющий и очень популярный грех.

Однополые связи в те времена были в какойто невероятной моде, как между мужчинами, так и между женщинами, и богемная дама, не имевшая любовницы, считалась белой вороной. Вот Ольга и завела себе любовницу… и лучше б выдумать не могла, вернее, не могла выбрать лучше, потому что нашла она себе воистину подругу, воистину родственную душу по имени Анна Ахматова.

Из них двоих инициативу первой проявила Анна, хотя прежде в «порочащих связях» с дамами замечена не была. Другое дело — потом… У нее случатся романы с балериной Татьяной Вечеслововой, поэтессой Натальей Грушко и актрисой Фаиной Раневской. Они встретятся в эвакуации в Ташкенте, и Фаина назовет Анну своей мадам де Ламбаль. Так звали любовницу французской королевы Марии Антуанетты. Впрочем, как Мария Антуанетта и мадам де Ламбаль (кстати, и Жюли Полиньяк, если уж на то пошло!), Анна Андреевна не откажется и от мужской любви. Вообще, по большому счету, она всегда предпочитала мужчин, Ольга в ее молодые годы была единственным серьезным креном в лесбос. Просто эти две женщины совпали во времени и пространстве своего похожего горя. Ахматова точно так же маялась от разбитого сердца, как и Ольга: ни брак с Николаем Гумилевым, ни потрясающий роман с несравненным пьяницей Амедео Модильяни, изза которого она в рассеянности «на правую руку надела перчатку с левой руки», чем сразу и обессмертила себя навек, не дали ни душе, ни телу нужного успокоения. Какоето время она даже помышляла о самоубийстве. Помните: «Да лучше бы вчера я умерла или под поезд бросилась сегодня»? Однако встреча с Ольгой перевернула ей душу. Потом, спустя многомного лет, Анна Андреевна воскресит свою возлюбленную подругу в «Поэме без героя», откровенно, обнаженно выдавая себя — и свои незабываемые, неувядающие чувства к Ольге:

Распахнулась атласная шубка!

Не сердись на меня, Голубка,

Что коснусь я этого кубка:

Не тебя, а себя казню…

Ты в Россию пришла ниоткуда,

О мое белокурое чудо,

Коломбина десятых годов!

Что глядишь ты так смутно и зорко,

Петербургская кукла, актерка,

Ты — один из моих двойников.

К прочим титулам надо и этот

Приписать. О подруга поэтов,

Я наследница славы твоей,

Здесь под музыку дивного мэтра —

Ленинградского дикого ветра

И в тени заповедного кедра

Вижу танец придворных костей…

Оплывают венчальные свечи,

Под фатой «поцелуйные плечи»,

Храм гремит: «Голубица, гряди!»

Горы пармских фиалок в апреле —

И свиданье в Мальтийской капелле

Как проклятье в твоей груди.

Золотого ль века виденье

Или черное преступленье

В грозном хаосе давних дней?

Мне ответь хоть теперь: неужели

Ты когдато жила в самом деле

И топтала торцы площадей

Ослепительной ножкой своей?..

Дом пестрей комедьянтской фуры,

Облупившиеся амуры

Охраняют Венерин алтарь.

Певчих птиц не сажала в клетку,

Спальню ты убрала, как беседку,

Деревенскую девкусоседку

Не узнает веселый скобарь.

В стенах лесенки скрыты витые,

А на стенах лазурных святые —

Полукрадено это добро…

Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,