— Эй, мужик, а ну стой!

Краб повернул голову и увидел милиционера-старшину в бронежилете, который недвусмысленно целился ему в живот из автомата, а второй — прапорщик по званию — поигрывал дубинкой.

— Руки назад, кисти вверх и согнуться в пояснице! — приказал прапорщик. — Ноги расставь, гнида, или прикажу стрелять!

— В чем дело, командир? — спросил Краб, выполняя указания. — Меня только что ограбили. Вы бы лучше воров задерживали, а не потерпевших!

Не подчиниться было нельзя — ситуация в стране такая, что мент может и «шмальнуть» из своего «Калашникова», не посмотрит, что вокруг куча людей. Прапорщик опасливо подкрался, ударил сапогом по внутренней стороне ботинок Краба, раздвинув его ноги еще шире, а потом защелкнул наручники на запястьях и резко поднял жертву за шиворот.

— Ты пока не потерпевший, — дыхнул чесноком и перегаром ему в лицо прапорщик, — а вот сейчас будешь…

И он резко ударил Краба коленом промеж ног, а второй — прикладом в спину. Краб заметил стоящего на пригорке Яшу Лепкина, который увидел, что Краба скрутила милиция, повернулся и стремглав бросился к своей «Ауди».

Краба притащили в отделение и бросили в «обезьянник». От удара приклада болел позвоночник, а что уж говорить про промежность… Наручники с него так и не сняли, а вот карманы обшарили и отобрали все то, что он так яростно защищал на рынке — мобильник и бумажник. Краб заикнулся было про опись, но пахнущий чесноком прапорщик врезал ему в зубы и пригрозил такую опись составить, что он за нее лет пятнадцать получит.

— Это что — героин, кокаин, оружие? — поинтересовался Краб, чувствуя, как рот наполняется кровью из разбитой губы.

— Соображаешь, — усмехнулся прапорщик, обшаривая его бумажник толстенькими и жадными пальчиками-колбасками.

Когда Краба бросили в «обезьянник», он взобрался на скамейку, чтобы отдышаться. Просидел за решеткой, между спящим ароматным бомжом и пьяной надоедливой проституткой, довольно долго. Сколько точно — сказать нельзя, часов ни у кого не было. Потом его вытащили за шиворот и потащили по коридору в какую-то комнату.

Усадили на стул, стоящий у стены, заломив руки в наручниках за его спинку. На два соседних стула посадили еще двоих каких-то небритых мужиков, видимо, тоже задержанных. Потом ввели понятых — испуганных пенсионного возраста мужчину и женщину. Появился и следователь — плюгавый мужичонка с маслеными глазками. Краб, который когда-то уже проходил через все эти процессы, догадался, что сейчас будет опознание. Он хотел поинтересоваться — а в чем, собственно, его обвиняют, но драчливый чесночный прапорщик поднес к его носу волосатый кулак и приказал заткнуться. Через минуту в эту же комнату вошел тот парень, что вытащил у него на рынке телефон и бумажник.

— Точно он! — закричал ворюга, тыкая в Краба своим длинным пальцем. — Вот этот на нас с пацанами напал на рынке и избил!

Краб, единственный из троих опознаваемых, был закован в наручники, поэтому догадаться, кого обвиняют, сразу мог бы и человек посторонний. Вообще процесс проходил с нарушениями по всем статьям, но Краб решил пока не показывать свои познания в процессуальном кодексе, а подождать немного, чтобы узнать — чем же закончится этот цирк. Он только сказал ворюге:

— Ты же телефон у меня вытащил и бумажник, а я тебя за руку поймал…

— Молчать! — заорал чесночно-похмельный прапорщик прямо в лицо Крабу.

— А где свидетели, что я у тебя что-то украл, ты, парашник? — нагло выкрикнул ворюга. — Я тебя предупреждал, что ты бедный будешь!!! Понял?

Прапорщик вытолкал воришку из кабинета и втащил главаря всей рыночной шайки с двумя фиолетово-синими фингалами под глазами. Понятые даже ахнули, увидев такого филина. Главарь тоже истерично свидетельствовал о том, что Краб прицепился к ним, невинно гуляющим по рынку пай-мальчикам, стал вымогать у них деньги, а потом начал избивать. Очевидно, от привычки крутить зубами всякие предметы главарь избавился надолго, потому что — то ли от проглоченной спички, или оттого, что Краб пнул его в живот — он постоянно морщился и икал.

Плюгавый следователь все показания «потерпевших» аккуратно записывал на листочках и глубокомысленно ухмылялся, поглядывая на обвиняемого, у которого на лице не было ни царапины, а все потерпевшие были в таком состоянии, словно их сутки крутили в центрифуге. Краб понял, что его откровенно „топят“, — ему и рта не давали раскрыть, а потерпевшие все сыпали обвинениями. Последним был Киря с барсеткой на вывихнутой руке, который сказал, что Краб, крутя ему руку, выкрикивал нацистские лозунги и в частности: „Бей жидов, спасай Россию!“

— Так вы, батенька, ксенофоб? — заинтересованно поднял голову от бумаг следователь.

— Какой он… этот самый… «фоб»? — возмущенно воскликнул чесночный прапорщик. — Здоровый, как бык! Никакой он не фоб, а притворяется только, чтобы в дурку загреметь, а не на нары!

Под занавес нарисовался и свидетель — тот самый продавец из контейнера, который тоже Краба опознал и потребовал возмещения ущерба — за поломанный утюг и разбитую микроволновку.

— Мужик, ну ты же видел, что они у меня телефон и бумажник вытащили, — не выдержал Краб.

— Ничего я не видел, — буркнул тот, опустив глаза, — я только драку видел…

— Молчать, тварь, гнида уродская! — снова закричал чесночно-похмельный прапорщик в лицо Крабу. — Растопчу, как слон морковку!!!

Краб не выдержал этого омерзительного смрада перегара и чеснока, и его нога сама по себе вдруг автоматически пнула прапорщика из-под стула прямо под правое колено так, что раздался треск, а когда злобный прапор рухнул на колени, Краб боднул его головой прямо в нос. Прапорщик отлетел к стене, и из его расплющенного носа, как из раздавленного сапогом помидора, хлынул томатный сок. Опознаваемые мужики — соседи Краба по стульям — от ужаса попадали на пол и стали отползать под стол, а следователь испуганно зазвонил в медный колокольчик. Прапорщик, которого Краб боднул весьма прицельно, ударился затылком о стену и заорал, сплевывая кровь с верхней губы:

— А-а-а, ну, бля, ты у меня на всю катушку получишь! Ты меня при исполнении ударил, падла!!!

Вбежали сотрудники, повалили Краба на пол и стали пинать сапогами. Прапорщик, сильно припадая на поврежденную ногу, вскочил и тоже присоединился к избиению. К счастью, длилось оно недолго — следователь стукнул по столу ладонью и приказал прекратить. Понятые от увиденного вжались в стену, и на лицах их отразился такой ужас, словно они и не понятые вовсе, а их тоже сейчас будут бить.

Краба потащили по коридору в сторону «обезьянника», где его приняли уже как родного бомж и проститутка. Они помогли Крабу улечься на нары. За решеткой свирепел прапорщик, которого удерживали сослуживцы, и, колотя дубиной по стальным прутьям, выкрикивал угрозы и обещания утопить Краба в крови за то, что он сломал ему нос. Прапорщика едва утащили от решетки, только обещав налить ему стакан водки. Воцарилась тишина. Бомж и проститутка сидели рядом. Краб открыл глаза и, оперевшись на локоть, поднялся. Тело его болело, но не так, как тогда, когда его избили глухонемые.