Начиная с 1780-х гг. и до конца жизни Алексея Орлова не оставляло глубокое, затяжное увлечение Марией Семеновной Бахметевой (урожденной княжной Львовой). В мемуарной литературе это имя впервые упоминается в связи с приемом у калужского губернатора Михаила Никитича Кречетникова (в ноябре 1784 г.) по случаю его собственных именин. Среди многочисленных гостей, конечно, был и калужский прокурор, отец Марии Семеновны, Семен Сергеевич Львов с семьей. На этом балу 18-летняя Машенька так блистала грацией и искусством в танцах, что даже А. Т. Болотов в записках о своей личной жизни посвятил несколько строк этому восхитительному явлению.

По оставленным историком С. Д. Шереметевым сведениям, отец покойной жены Алексея Орлова, Н. Лопухин, приходился троюродным братом Владимиру Федоровичу Шереметеву, сын которого, Василий Владимирович Шереметев был женат на Анне Семеновне Львовой, родной сестре Марии Семеновны.

Василий Владимирович Шереметев и А. Орлов-Чесменский были, кроме того, соседями и близкими друзьями. В общении А. Орлов называл семью В. В. Шереметева «господами Заокорецкими» по их имению в селе Хотавки, расположенному за рекой Окой по другую сторону от орловской Хатуни.

Знакомство Алексея Григорьевича с Марией Семеновной состоялось не позже 1783 г., а в 1786 г. муж Марии Семеновны Петр Алексеевич Бахметев уже считался другом Алексея, сопутствовал ему в поездках на Хреновский конский завод.

Когда и каким образом Мария Львова вышла замуж за престарелого вдовца Петра Бахметева, имевшего взрослого сына, неизвестно, но совершенно очевидно, что брак оказался изначально нелепым.

Е. Янькова, знавшая лично эту семью, жившую по соседству в подмосковной деревне, писала впоследствии: «В четырех верстах от нас в сельце Шихове [Дмитровский уезд] жил тогда старик Бахметев Петр Алексеевич: человек старого закала, предерзкий и пренеобтесанный».

Не мудрено, что очень скоро обладавшая задорной, веселой натурой, широким кругом увлечений Марья Семеновна бросила старика и поселилась по соседству с А. Орловым у Б. Калужской улицы. По некоторым данным там был у нее свой дом, однако в «Указателе Москвы…» 1793 г. ни за фамилией Бахметевых, ни за Львовыми в этом районе домов не показано. Можно, однако, заметить, что Малый Калужский переулок, выходивший как раз к Нескучному дворцу, возможно, и назывался ранее Бахметьевским по фамилии кого-то из владельцев стоявшего там дома.

Но, скорее всего, Мария Семеновна поселилась сразу в одном из многочисленных домов Алексея Орлова на правах дочери. Позже, во время недолгой размолвки с Марией Семеновной, Алексей объяснялся с В. В. Шереметевым-«Заокорецким» следующим образом: «Во время разлуки вашей своячени с мужем, я с тех пор взял на себя попечение не оставлять, сказав, желаю быть вторым отцом, от чего и не отпираюсь… У нас же с самого начала нашего знакомства положено было на слове, что можем разойтись, когда кому не понравится, а я расположен был и всю мою жизнь вместе препроводить, но что же делать, когда так случилось».

А. Орлов был не одинок в желании «удочерить» приглянувшуюся молодую женщину. Известны и другие примеры. Иван Иванович Бецкой (1704–1795), действительный статский советник, генерал-поручик, президент Академии художеств «и прочая», известный своей благотворительностью, основал в Смольном монастыре первое женское учебное учреждение для девочек из элитных семей. Будучи уже в 75-летнем возрасте, он воспылал неуемной страстью к одной из его выпускниц, семнадцатилетней Г. И. Алымовой, по признанию которой, «было время, когда влияние его на меня походило на очарование. Исполненная уважения к его почтенному возрасту, я не только была стыдлива перед ним, но даже, застенчива посреди постоянных любезностей, внимания, ласк, нежных забот, которые околдовали меня». Она могла стать женою Бецкого, но предпочла удочерение и после окончания Смольного института поселилась в его доме.

Нечто похожее происходило и во взаимоотношениях А. Орлова с М. Бахметевой. Живая и веселая, изменчивая в настроениях, пребывающая в постоянно меняющихся увлечениях: вышивании, приготовлении сыров, рисовании, покупках для родных и пересылке им кисеи, шалей и т. д., может быть, именно этим чудесным разнообразием чувств и настроений она и пленила испытанного сложной жизнью графа. «Отец» был с ней «в нраве хорош», порой «побранивал», иногда шокировал дикими манерами. Вот один из рассказов Анны Семеновны Львовой: «На прошлой неделе у меня была сестра и, поехавши от меня, в Москве встретила на Крымском броду своего сокола, тот закричал только: „Ба! Ба!“ и она так испугалась, что и теперь не может оправиться».

Были периоды, когда Мария Семеновна вставала «до свету», а потом «зачинала долго спать», а вставши, испытывала лень («ни за что приняться не хочется»), и тогда предавалась праздности и чтению романов. Вдруг происходила резкая перемена, и она скакала по гостям «нарядна и весела» и уверяла при этом, что вела себя «тихо и благопристойно; по деревам не лазила и через ножку не прыгала». К неудовольствию родителей временами отдавалась лихой скачке на лошадях.

В 28 лет Мария Семеновна считала, что «поздно переменять правила — доживать век так, как Бог велит…Что касается до неудовольствиев, то они кончились», «стараюсь всеми силами быть aimable [любезной], по целому дню резвиться и говорить вздор; не знаю, не скучу ли, становлюсь стара!». А через некоторое время вдруг: «все нашли, что я удивительно помолодела, вот какова телятина! Дел у меня пропасть, и ничего не делаю, живу, как на ветру; вы знаете мой манер, что все спешу».

В доме А. Орлова Мария Семеновна всем пришлась по нраву. Дочь Анна составляла «сестричке» (так она ее звала) компанию в танцах и скачках на лошадях, молодая невеста сына Александра Чесменского, Анна Николаевна Пиотровская, звала ее «маминькой». Словом, жилось «так весело и покойно, что не хочется и за Калужские ворота выехать».

Несмотря на возникавшие иногда трения в отношениях императрицы с Алексеем Григорьевичем, Екатерина до последних дней жизни считала его своим другом. А. Грибовский, призванный с 1792 г. вести дела последнего фаворита Екатерины П. А. Зубова, а с 1795 г. занимавший должность статс-секретаря императрицы по делам прошений, оставил рассказ об одном из приемов императрицей А. Орлова в Таврическом дворце, принадлежавшем Г. Потемкину, умершему за несколько месяцев до того. Сюда переезжала императрица на весеннее время.

«Государыне было угодно, — пишет он, — чтоб я вошел в кабинет, где она находилась, не через уборную, а через камер-юнгферскую комнату. Государыня сидела за большим письменным столом в утреннем платье… когда я хотел выйти первым [тем же] путем, то она сказала: „позовите сюда графа Алексея Григорьевича“ и взглянула на противоположную дверь; из кабинета вышел я в уборную, где тогда давно находились уже в собрании все бывшие при собственных ее величества делах, или имевшие для доклада дела… гр. Безбородко, Попов, Трощинский, Турчанинов, и между ними у камина стоял поседевший Чесменский богатырь, с шрамом на щеке, в военном отставном мундире. Все они немало удивились, увидев, что я вышел из кабинета, в который не знали как я вошел. Хотя я никогда не видел гр. Орлова, но не мог ошибиться: по высокому росту и нарочитому в плечах дородству, по шраму на левой щеке я тотчас узнал в нем героя Чесменского; на нем был генеральский мундир без шитья (хотя тогда и отставные шитье могли носить); сверх онаго Андреевская лента, а под ним Георгиевская первой степени. Подойдя к нему, сказал я с большой вежливостью: „Государыня просит ваше сиятельство к себе“. Вдруг лицо его возсияло и он, поклонясь мне очень приветливо, пошел в кабинет. Через некоторое время граф, встретясь со мной во дворце, спросил меня: „Вы обо мне государыне доложили, или сама она изволила приказать вам меня к себе просить?“» Убедившись в том, что императрица и без доклада ждала его и приняла первым, граф еще более был удовлетворен ее приемом и с той поры оказывал Грибовскому «знаки благосклонности».