Эмилия вспоминала: «В мае месяце 1841 года Лермонтов приехал в Пятигорск и был представлен нам в числе прочей молодежи. Он нисколько не ухаживал за мной, а находил особенное удовольствие дразнить меня. Я отделывалась как могла – то шуткою, то молчанием. Ему же крепко хотелось меня рассердить; я долго не поддавалась, наконец это мне надоело, и я однажды сказала Лермонтову, что не буду с ним говорить и прошу его оставить меня в покое. Но, по-видимому, игра эта его забавляла… и он не переставал меня злить. Однажды он довел меня почти до слез: я вспылила и сказала, что, ежели бы я была мужчина, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор. Он как будто остался доволен, что наконец вывел меня из терпения, просил прощенья, и мы помирились, конечно ненадолго… Лермонтов и Мартынов постоянно пикировались, хотя были между собой на «ты»: Лермонтов называл его обыкновенно «Мартышкой» и иными кличками».

Иные клички были по-настоящему обидными – Горец, Кинжал, Дикарь.

Но не может человек постоянно балансировать на грани. Всегда найдется другой человек, который поставит точку. Найдется пистолет, из которого будет сделан роковой выстрел.

И кому понадобилось теперь ворошить прошлое? Для чего в наше время может понадобиться дуэльный пистолет? Для удовлетворения инстинкта коллекционирования? Или для того, чтобы в прямом смысле вызвать на дуэль политического оппонента или конкурента по бизнесу? Символично. Но нереально.

Время дуэлей прошло.

Дуэль по правилам – это честный поединок, за соблюдение условий которого отвечают и дуэлянты, и, конечно, секунданты.

Дуэлянты защищают свое оскорбленное достоинство. Мартынов понимал, что Лермонтов – великий поэт, но оскорбленное самолюбие победило. На момент дуэли Мартынов видел в Лермонтове не знаменитого поэта и своего приятеля, а врага, опозорившего его в присутствии дам. А Лермонтов в силу своего нервного характера позволял себе оскорбительные насмешки, не задумываясь о последствиях. Лермонтов оскорблял Мартынова, не желая дуэли. Он не собирался умирать.

Теперь все называют Мартынова убийцей. А если бы Лермонтов убил Мартынова? Можно было бы назвать Лермонтова убийцей?

Лермонтова застрелили потому, что он был из тех людей, которые умеют прямо высказывать свои мысли. А он не мог отвыкнуть говорить откровенно. Это очень трудно.

А за что хотят застрелить его, Абзаца? Это вопрос.

Чтобы не платить деньги? Так не такая там сумма…

Чтобы не оставлять свидетеля? Так он ничего, кроме подвального офиса с аквариумами вместо окон, не видел. Контора вполне может быть левой.

Голова шла кругом, и было такое ощущение, что все мысли крутятся по замкнутому кругу, проскакивая недостающее звено, которое никак не удается нащупать. Абзац мучился, роясь в памяти в поисках недостающей связи.

Среди предков Абзаца по материнской линии были дворяне. У них в семье было запрещено говорить о двух вещах – о болезнях и деньгах. А о чем сейчас все говорят? Только о болезнях и только о деньгах. Абзац помнил, как мать говорила: «Что такое деньги? Это вода, сегодня они есть, а завтра их нет! Они не решают никаких проблем! Что о них говорить? Только воду в ступе толочь!» Потом она работала в Эрмитаже, а по вечерам говорила: «Вы делайте что хотите, а я пойду в театр!» Она говорила, что богатство – это ничто. А ведь их семья потеряла после революции все, включая дом, библиотеку, рояль.

А вот Паша, который совершенно спокойно (по крайней мере, с виду) устроился на переднем сиденье, только об этом и мог говорить – о деньгах, болезнях, жратве, иногда сексе. Да и еще – рассказывать анекдоты.

— Так что это за надежный человек, которого послали присмотреть за Ликой, пока мы ищем пистолет? – спросил Абзац у Паши.

— А ты что, всех знаешь? – буркнул Паша.

— Не всех, а многих, – коротко ответил Абзац.

— Я не знаю, как его зовут. Он такой… – Паша задумался. – Голова приплюснутая, как у ящерицы, глаза такие странные, без выражения. Движется бесшумно, как тень. Вроде только что стоял рядом, а потом смотришь – и нет его, исчез. Одним словом, – подытожил Паша, – профессионал. На маньяка не похож, так что за Лику можешь не беспокоиться.

— Ты бы лучше помолчал.

— Да, – продолжил Паша. – На маньяка он не похож, но я слышал, что он вроде бы убил своего брата.

— Что!?

— Точно. Убил брата. Псих он или его просто считают таким… Но брата убил, когда пришел с зоны. Точно не знаю, что там произошло, – то ли брат не пустил его в квартиру, то ли тому показалось, что его не пускают, а дверь просто некому было открыть, потому что брата не было дома… Факт то, что ночью он пролез в квартиру через окно и убил брата. Зарезал. Ты не подумай, там никакой расчлененки не было, ничего подобного… Он его аккуратно… А брат был умница. В юности хорошо рисовал, на гитаре играл, пел песни «Битлз», между прочим. По-английски. Как говорится, подавал надежды. Только ничего из этого не вышло. Так вот, брата он убил, а сам исчез через то самое окно. Брата нашли. Сразу догадались, чьих рук дело.

— А ты откуда знаешь про брата?

— Слухами земля полнится. Да, говорят брата не сразу нашли. Несколько дней в квартире пролежал. Потом соседи учуяли неладное, вызвали ментов, те выломали двери. А там… Но он не садист, нет. То было дело семейное, а Лику он трогать не будет. Не думай. Он профессионал, ему за это деньги платят. С психами никто связываться не любит.

— Послушай, не говори мне такое под руку, – резко оборвал его Абзац.

— А что я такого сказал, ты сам же спрашивал, – обиделся Паша.

— Ты когда-нибудь окончательно запутаешься в своем вранье. Когда я у тебя спросил, ты сказал, что ничего не знаешь. А сейчас ты начинаешь выдавать такие подробности – и про окно, и про брата, который пел, играл и рисовал. Лучше помолчи.

— Уже молчу, – огрызнулся Паша и через секунду спросил: – А что это ты такой агрессивный? Сейчас наша главная проблема – пистолет. Так что будем делать все поэтапно – шаг за шагом. Сначала найдем пистолет, потом Лику, потом в Москву, потом получишь деньги. А про брата, которого он убил, это я так – к слову.

«А «убирать» меня ты будешь на каком этапе? – думал Абзац. – Конечно, после того, как я найду пистолет. А про убитого брата – это не «к слову». Это оговорочки прямо-таки по Фрейду. Просто ты сидишь и думаешь, как бы получше меня «замочить». А ведь всегда говорил, что я твой друг. Теперь ты сидишь и думаешь, думаешь… Только об одном – как это сделать? Вот поэтому ищешь себе оправдания в своей голове – вспоминаешь всякие случаи из жизни: один брата замочил, второй мать, третий отца… Ты пытаешься убедить себя, что на этом фоне пристрелить приятеля – дело житейское».

Абзац посмотрел на Пашу – казалось, что тот задремал. Он был неестественно спокоен, во всяком случае казался таким. Его карие глазки больше не бегали – они закрылись. Что с ним такое? Он будто наелся снотворного… Хотя известна такая реакция на стресс, когда человек, не справляющийся с психологической нагрузкой, начинает засыпать в самом неподходящем месте и в самый ответственный момент. Своеобразная защитная реакция организма.