— Да, — ответила я, когда официант ушел. — Лорд Данмор согласился использовать в это воскресенье Бриллиант Данморов как приманку. У нас будет прекрасная возможность поймать убийцу.

Майло мои слова абсолютно не впечатлили.

— Может, пусть лучше полиция занимается грязной работой? В конце концов, инспектору Джонсу за это платят.

Я проигнорировала его скепсис и сделала глоток.

— По-моему, прекрасный план.

— По-твоему-то, конечно.

И на его сарказм я тоже обращать внимания не стала.

— Мы покажем бриллиант, — я намеренно умолчала о том, что лорд Данмор позволил мне его надеть. — А потом я скажу всем подозреваемым, что мы оставим его в определенном месте. Раз уж вор настолько отчаянный человек, что готов был убить, есть шанс, что он или она решит пойти на риск и завладеть этой драгоценностью.

Майло задумался.

— В теории, это может сработать, — заметил он. — Но как ты убедишь убийцу в том, что лорд Данмор настолько небрежен?

— Ну попробовать-то стоит?

— Как тебе угодно, дорогая.

— Просто хочу убедиться, что вор и убийца — один и тот же человек, — пояснила я. — Все время возвращаюсь к мысли, что мистер Харкер обнаружил вора, и тот убил его, дабы гарантировать себе инкогнито. Но чем больше мы узнаем о мистере Харкере, тем меньше верим, что он был на такое способен.

— Он не был настолько уверен в себе, — сказал Майло.

— Не был, — подтвердила я и нахмурилась. — Ты прав. Но что он собирался делать с поддельными камнями из браслета… и оружием? И вот еще: куда девался сам браслет?

— Хорошие вопросы.

— Нужно учитывать, что лорд Данмор сам может быть и вором и убийцей, и тогда довериться ему — большая ошибка. Но игра стоит свеч: даже если он виновен, то расслабится, считая, что посвящен в план по поимке.

— Не хочешь ли ты сказать, что твой лорд Данмор может оказаться и не таким уж галантным джентльменом, каким кажется?

— Ради бога, Майло, — вздохнула я. — Ты же не собираешься изображать ревнивца?

— Конечно, нет. — Наши глаза встретились. — В конце концов, у меня больше нет такого права. Хотя, признаюсь, я считал, что меня заменят кем-то получше Данмора.

Майло хотел меня разозлить, и ему удалось.

— Естественно, — язвительно ответила я. — А вообще, зачем что-то менять? Если я захочу подхалимажа и лжи, то могу получить их и от тебя.

— Ты все еще веришь, что у меня была интрижка с Элен Рено?

Он долго смотрел мне в глаза. Мне очень хотелось ответить «нет», но я не была уверена. Никогда не знала, где правда, а где ложь.

— Не знаю.

— Ты уже решила, разводиться со мной или нет?

— Майло… Обязательно сейчас?

— Да, — ответил он.

Я вздохнула:

— Не знаю, что тебе сказать. Я не хочу развода. Но я не преувеличиваю. Я… Я не могу и дальше жить со всем этим.

— Если ты действительно этого хочешь, я не стану тебя останавливать.

— А самому тебе этого хочется? — спросила я мягко.

— Нисколько. Я очень счастлив, что женат на тебе, Эймори.

Мы были до смешного вежливы друг с другом, но смеяться мне не хотелось. К горлу подступил ком, и я не могла говорить.

— Потанцуй со мной, — сказал он вдруг. Затем поднялся и предложил руку.

Я отмахнулась:

— Майло, вряд ли…

— Ничего плохого в этом нет, — заметил он, и знакомая очаровательная улыбка подняла уголки его губ. — Всего лишь танец, дорогая.

Но это не был всего лишь танец, и мы оба это понимали. Я узнала этот взгляд: глаза Майло горели, словно он что-то задумал. Я чувствовала, что не стоит позволять ему обнимать меня: на близком расстоянии я становилась слишком восприимчивой к мужу… Сердце и разум вели войну, но я слишком устала, чтобы вести бой и дальше.

Я взяла его за руку, и Майло повел меня на танцевальную площадку. Наши глаза встретились снова, и он притянул меня к себе. Все остальные просто растворились в воздухе. Остались только мы — и музыка.

Мы забылись в нежных звуках, и я как никогда ощущала тяжесть его руки на своей спине, тепло его тела… Мы почти касались друг друга лицами, и я чувствовала изысканный аромат его средства после бритья, смешивающийся с запахом накрахмаленного воротника.

— Помнишь ту ночь в Париже? — спросил Майло.

— Да, — прошептала я в ответ.

Я знала, о какой ночи он говорит. Последняя ночь нашего медового месяца, о каких рассказывают сказки… Под медленные, пьянящие звуки оркестра мы танцевали до полуночи, а затем гуляли под луной по берегу Сены. Я прижималась к нему и думала, в наивной и блаженной дымке юности, что свет, гуляющий по волнам, — это отблески моего счастья.

Мы остановились на мосту, и я облокотилась о балюстраду и посмотрела вверх.

«Как же я счастлива», — сказала я тогда.

А Майло взглянул на меня — так, словно увидел в первый раз.

«Как же ты красива, — произнес он, и голос его дрогнул, как никогда не дрогнул бы от обычного комплимента. — Я очень люблю тебя, Эймори».

А затем нагнулся и поцеловал меня: от любви, которая жила во мне, почти закружилась голова. Оглядываясь назад, я не могу вспомнить, была ли когда-нибудь счастливее.

И даже сейчас, когда наш брак едва не потерпел крах, я почувствовала отголосок того момента абсолютной эйфории. Майло всегда знал, что сказать, знал, что я почувствую, если вспомнить ту ночь… Именно это я в нем любила и ненавидела: он мог запросто заставить меня забыть все, что надо помнить, и вспомнить вещи, которые хотелось забыть.

— Сейчас ты красива так же, как и тогда, — сказал муж. — И даже красивее. — Он обнял меня еще крепче. — Невозможно обнять тебя вот так и не вспомнить ту ночь.

Мое сердце билось в безумном темпе, и я заставила себя сделать несколько медленных глубоких вдохов. Я боялась отвечать. Слишком легко было забыться от головокружительного искушения.

— Пойдем наверх, — прошептал Майло мне на ухо. — Эймори, давай проведем эту ночь вместе.

Я закрыла глаза. Не хотелось ничего — лишь отдаться ему, забыть обо всем, кроме собственной любви… Но если я это сделаю, то ничего, ничего не изменится.

Я не могла. Нельзя допустить, чтобы все продолжалось так, как раньше.

Я шагнула назад и вместо его тепла ощутила холодный воздух.

— Майло, я не могу, — произнесла я напряженно.

— Почему? — Майло все еще держал мои ладони в своих и поглаживал их большими пальцами.

— Хочешь правду?

— Конечно.