— Не думала я, что доживу до такого позора! Видно, донна Адриана совсем стыд потеряла! Матерь Божия! Кто бы мог подумать, что такая дама да так забудется… — Подобно фрегату, торжественно вплывающему в порт, из кухни вдруг явилась Чечина под парусами развевающихся на чепце лент, содрогаясь от негодования всем своим необъятным корпусом, причем даже ее белоснежный накрахмаленный передник грозно топорщился, а невероятно пестрое, в Чечинином вкусе платье сердито шуршало. Дзаккария тщетно пытался удержать жену, но Чечина, властно оттолкнув его, приблизилась к Альдо.

— Ты что же, князь Морозини, и пальцем не пошевелишь, когда твоя кузина…

Спрашивать, что именно собирается сделать кузина, не имело смысла. Никогда не выходя за ворота дворца, Чечина, лучшая повариха Венеции, была самым осведомленным человеком во всем, что касалось городских новостей.

— Спокойно, Чечина, — Альдо старался говорить как можно непринужденнее. — Не слушай ты этих своих кумушек-сплетниц! Они все перетолкуют вкривь и вкось. Вот и сейчас наплели тебе неведомо чего, а на самом деле все просто: донна Адриана съездит на несколько дней в Рим, отвезет своего лакея к знаменитому маэстро и вернется!

— Лакея, говоришь? — не унималась могучая неаполитанка. — Скажи уж, любовника!

— Чечина! — прикрикнул Морозини, разозлившись. — Ты говори, да не заговаривайся. Где ты набралась такой дряни?

— Нечего и набираться! Вся Венеция только об этом и говорит. Раз я сказала, что они спят со Спиридионом, значит, знаю. Ее Джиневра, несчастная старуха, сегодня рыдала у меня на плече. Она знала, что донна Адриана с тобой завтракает, и надеялась, что хоть ты удержишь ее от этой… этой гадости! А ты даже и не подумал! Ты ей еще счастливого пути пожелал! Тьфу!

— Да не мог же я ее силой удержать! В конце концов, она. вдова, свободная, богатая…

— Богатая, пока что… А вот твоя мать, наша бедная княгиня Изабелла, святая была женщина, уж она бы знала, что ей сказать! Она бы не растерялась! Ясное дело, что женщине на пятом десятке не годится связываться с ухажером на двадцать лет ее моложе, даже если в постели у них ладится…

— В конце концов, неужели и ты этому веришь? Ну рассуди сама: старая, завистливая Джиневра недовольна тем, какую власть забрал в доме этот молодчик, но нельзя же из этого заключить, что он непременно любовник хозяйки? Вывод нелепейший! Она им что, свечку держала?

— Свечку не держала, но видела все собственными глазами! — с трагическим пафосом провозгласила Чечина, картинно простирая руку. — Я повторяю: своими глазами видела, как этот варвар — она его иначе не называет — обнимал ее «маленькую мадонну». Тоже мне мадонна нашлась! Ну, спустилась она в кухню, думала себе молока согреть для припарки.

Поздно уж было, вот она идет тихонько, чтобы никого не разбудить, вдруг видит: у донны Адрианы свет горит, дверь-то была приотворена, и звуки из ее комнаты слышатся… странные. Стоны, вздохи. Она забеспокоилась: может, донна больна, помочь чем нужно — и толкнула дверь…

— ..чтобы подсмотреть? — иронически усмехнулся Альдо. — А заглянула она из чистого любопытства. Нечего мне всякие басни рассказывать. Ни за что не поверю, что такие стоны, если это действительно были те самые стоны, можно принять за стоны больного. Ведь ты и сама не поверила.

— Да, не очень-то верится! Но как бы там ни было, с первого же взгляда ей все стало ясно. Она была так потрясена, что бегом убежала оттуда.

— При ее ревматизме! Боже мой! Вот так чудесное исцеление! — едко заметил Морозини, с трудом сдерживая раздражение.

Он знал насквозь старую Джиневру, давно служившую в их семье, преданную хозяевам всей душой и нянчившую Адриану с рождения.

— Нечего издеваться, — возразила Чечина. — Бедняжка не решилась даже подняться к себе наверх: так и просидела на кухне, пока в Санта Мария Формоза к первой мессе не прозвонили. Только в церкви и выплакалась. А теперь ее бросают одну-одинешеньку в огромном доме, и она изведется от страха и от мысли, что ее дорогая хозяйка губит в Риме свою бессмертную душу!

— Что же, за домом следить больше некому? Сомневаюсь, что Джиневра в сторожа годится!

— Раньше еще одна женщина ходила к ним по утрам убирать комнаты, да донна Адриана ее рассчитала. Сейчас там все пришло в запустение: залы для приемов на запоре… Джиневре и так дела хватает: и готовка на ней, и хозяйская спальня…

Но Альдо не слушал. Он быстро вышел из комнаты и направился в кабинет. Снял телефонную трубку и, попросив соединить его с кузиной, искренне желал одного: чтобы к телефону не подошел «варвар». По счастью, ему ответила Адриана, немного запыхавшаяся, ибо наверняка бегом сбегала по своей великолепной готической лестнице.

— Так, значит, когда ты уезжаешь?

— Я же сказала тебе: послезавтра!

— И весь свой дворец оставляешь на попечение одной только Джиневры, которая и так еле ходит? Она старовата для этого. У тебя, слава богу, есть кое-что из того, что можно было бы и поберечь.

Последовало молчание. Слышалось только прерывистое дыхание графини.

— У меня нет времени нанять кого-нибудь еще. Постараемся получше запереть все двери и положимся на волю господа.

— Как просто! Лучше уж скажи честно: все деньги идут на Спиридиона. Только не нравится мне это…

— Потому что ты его не знаешь. Он честный человек и, поверь, воздаст мне за все…

— Да, воздаст сторицей, ты уже говорила. А если не воздаст, ты окажешься разоренной дотла. Так постарайся хотя бы сохранить то, что осталось. Воры есть везде, даже в Венеции.

Адриана, видимо, начинала раздражаться:

— В конце концов, чего ты от меня хочешь? Я уже почти на чемоданах и вряд ли успею за оставшееся время сделать нужные распоряжения. Так и быть, я попрошу Джиневру вызвать из Местре одного из ее племянников, но если ему не заплатить…

— Тебе не придется ему платить. Предупреди только Джиневру, что, когда ты уедешь, я пришлю к вам ночевать Дзиана, пока Дзаккария не подыщет другой прислуги. О деньгах не волнуйся, ты мне все вернешь, когда Спиридион Великолепнейший осыплет тебя золотом. И не благодари меня, не то я скажу, что я о тебе думаю…

Он мрачно взглянул на Чечину, подслушивавшую за дверью:

— Теперь ты довольна?

— Так-то лучше. Я хоть не буду за Джиневру волноваться. А ты и вправду собираешься…

— Что собираюсь?

— Да съездить за ней в Рим, коли она там загуляет?

— Ну само собой. Мне неприятно думать, что фамильной честью будут обтирать сцену для какого-то там грека и что эта сумасшедшая просадит на него все состояние.

— Уже почти просадила. Ты завтра, как Дзиана туда отправишь, сам тоже загляни в родовое гнездо Орсеоло. Если Джиневра не врет, много интересного увидишь!