Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан Троицкий позвонил в звонок, посмотрел в висящую слева камеру и дверь открылась. Мы вошли внутрь.
— Подожди здесь, — сказал милиционер и оставил меня в коридоре.
Я подошел к стенду, висящему на стене. Это доска почета. Фотографии одаренных в костюмах, с комментариями чуть ниже о том, за что тот или иной сотрудник получил орден.
«За мужество», «За раскрытие тайного общества темных одаренных», «За спасение 128 человек при падении самолета». Черт. Это же настоящая база супергероев.
Тут мой взгляд дошел до черно-белой фотографии. Я прочитал подпись. «Яков Ракицкий». Награжден орденом мужества за…
— Костя!
Я повернул голову на Троицкого.
— Заходи. Майор хочет с тобой побеседовать.
Лаврентий Островский будет проводить допрос. Кто бы сомневался.
Я еще раз взглянул на свои перебинтованные руки, посмотрел на надпись под фото дедушки. Прочитал вслух.
— За мужество в бою. Посмертно.
Я вытер нос рукавом и зашел в кабинет.
Глава 22
Дело № 441
Тишина. Через открытую форточку слышно только как машины проезжают мимо. У стены стоит письменный стол. За ним сидит майор Островский. На столе лампа и белая папка с надписью «Дело № 441». Справа шкаф с такими же папками. Больше ничего.
— Здравствуй, Костя, — здоровается со мной человек во всем черном. Перекидывает зубочистку в другой уголок рта.
— Здравствуйте, — я снимаю пальто. — Куда можно повесить?
— Вешалка позади тебя.
Я оборачиваюсь и вижу вбитый в стену гвоздь. Вешаю пальто. Прохожу к стулу. Сажусь.
— Я буду в коридоре, — произносит капитан Троицкий. Дожидается, когда сотрудник Бюро кивнет и покидает помещение.
Мы остаемся один на один.
— Ты смелый мальчик, — отвешивает комплимент Островский. Видимо пытается войти в доверие. — Продолжим наш разговор, который начали еще в твоей школе. Твои руки должно быть уже зажили.
Он бросает взгляд на мои перебинтованные ладони.
— Я на допросе?
— Как видишь, — одаренный достает из ящика стола незаполненный бланк протокола и кладет перед собой. Приготавливается писать. — Должен предупредить тебя, что за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. А так как ты одаренный, то наказание вполне ясное. Либо Казачья Застава, либо карцер. По сравнению с ним, служба на стене покажется тебе легкой прогулкой.
— Вы меня уже закошмарили, — цинично заявляю я. — Я уже боюсь. Давайте начинать.
Это не нравится майору. Но какая разница. Если он настроен серьезно, то способ полизать ему зад не сработает. Будем говорить наравне.
— Капитан уже рассказал тебе о том, что у нас появилась новая информация о твоей матери?
— Да. Еще он рассказал, что вы считаете, что слова Санитара правда и мама возвращалась домой.
— Так ты видел ее?
— Маму? Конечно, нет. Думаю, что баба Галя ее с кем-то перепутала.
— Значит ты не видел свою мать с того самого дня, как позвонил в милицию и заявил о ее пропаже?
— Нет, — отрицательно мотаю головой я. — Я видел ее еще после. У собора, у которого она собирала милостыню. По приказу того психа.
— Какого числа?
— Я не помню. Так и запишите. Я не помню, когда видел маму в последний раз.
Островский перестает писать. Глядит на меня исподлобья. Откладывает ручку и бьет руками по столу. Но я даже не вздрагиваю. Выражение моего лица вообще не меняется.
— Ты решил поиграть со мной, Ракицкий? — шипит он и прикусывает зубочистку. — Думаешь, что сейчас я напишу филькину грамоту с твоих слов и отпущу? Ты совсем меня не знаешь. Снимай повязки. Я посмотрю на твои ладони.
Я протягиваю руки. Взглядом указываю на них.
— Вы же понимаете, что сам я не могу их снять?
Человек в черном проглатывает злость. Тянется к моим рукам и начинает снимать повязки.
Чем меньше слоев бинта остается на моих ладонях, тем сильнее мне хочется увидеть лицо Островского. Когда он не сможет разглядеть то, что хочет.
На удивление майор даже не поиграл скулами, когда увидел татуировки. Он лишь усмехнулся и позволил мне убрать руки. Перевязывать снова не стал.
— Теперь я точно знаю, что ты темный, — говорит он.
— Темный? — я поднимаю брови. — Кто это?
Пауза. Долгая. Но не напряженная. Игра явно идет не в одни ворота. Целая шахматная партия.
Майор поднимается со стула. Подходит к шкафу и набирает оттуда несколько белых папок. Возвращается на место и кладет стопку на край стола.
— Слушай, Костя, — он вновь становится добрым полицейским. Это слышно по тону. — Я понял, что ты умный мальчик. Более того, я уверен, что это ты снял гипноз со своей матери. И понимаю по какой причине не хочешь давать против нее показания.
Я молчу. Только смотрю на него, не отводя взгляда.
— Меня годами учили правильно вести допрос, — продолжает Островский. — Сейчас мы продолжим беседу и, в конце концов, ты проговоришься. Если нет, то я сделаю так, чтобы тебе пришлось выбирать между твоей сестрой и твоей матерью. Тогда ты сломаешься. Но я готов пойти тебе навстречу. Сразу.
Пауза.
— Я понимаю, что Санитар все подстроил. Когда ты спасал свою мать, ты не знал про детей. И я готов прямо сейчас сжечь дело твоей матери.
Одаренный закрывает белую папку, внутри которой мелькает фото мамы. Затем выставляет указательный палец. В его глазах вспыхивает огонь, а следом пламя появляется на кончике его пальца. Он подносит его к краешку папки с надписью «Дело № 441».
— Дайте угадаю. Сейчас будет условие? — хмыкаю я.
— Я же говорил, что ты умный мальчик.
— И…?
— Признайся, что ты темный. Напиши явку с повинной и твои мать и сестра навсегда будут освобождены от преследования озверевших мстительных аристократов.
Я не отвечаю.
Надо же. А Лаврентий хороший сотрудник. Паренек сразу просек мои слабые места. Теперь давит на самое больное. Любой мальчишка на моем месте согласился бы признаться во всех грехах, лишь бы спасти собственную мать. И, сказать честно, мне кажется это хорошей идеей. Признаться во всем и защитить свою семью. Отправиться на стену и сосредоточится на победе в битве с монстрами. Только вот… Что будет потом? Нищета, алкоголизм матери. Все снова встанет на свои места. Нет, мне нужен другой выход.
— Костя, — снова начинает говорить Лаврентий, не дожидаясь моего ответа. — Темные очень опасны для общества, — он открывает одну из папок, которые донес уже после начала допроса. — Вот, например, дело Александра Смирнова. Аристократ долгое время скрывал от всех свою суть. Пока однажды…
Островский перелистывает страницу и теперь
