— Снег! — воскликнул я. — Я хочу увидеть снег.

— Что ж, может быть, когда-нибудь увидишь, — ответила она.

Все по-прежнему молчали. Я смотрел на маму. Она хотела рассказывать дальше. Я видел это. И она понимала, как сильно я хочу узнать, что было дальше.

И она снова заговорила.

— Так ты и родился в том хлеву, — тихим голосом продолжила она. — И я спеленала тебя и положила в ясли.

Все засмеялись добрым смехом, как часто смеются в нашей семье.

— В ясли? Где лежит сено для ослов? Неужели в этом и заключался секрет Вифлеема?

— Да, — подтвердила мама, — и из всех младенцев в Вифлееме в ту ночь у тебя была, наверное, самая мягкая постель. А животные согревали нас своим теплом, тогда как ночующие в постоялом дворе мерзли.

И снова вся семья засмеялась.

Это воспоминание порадовало всех, за исключением Иакова. Иаков мрачнел все сильнее. Его мысли устремились куда-то далеко. Насколько я мог судить, ему было лет семь, когда это произошло, примерно столько же, сколько мне сейчас. Разве мог я знать, о чем он думает?

Он посмотрел на меня. Наши глаза встретились, и что-то пробежало между нами. Он тут же отвернулся.

Я хотел, чтобы мама рассказала что-нибудь еще.

Но взрослые уже заговорили о других вещах — о хороших дождях, о сообщениях, что в Иудее устанавливается мир, о надеждах на то, что мы сможем отправиться в Иерусалим на празднование Песаха, если все так и дальше пойдет.

Я поднялся и вышел.

На улице было темно и холодно, но после нагретого воздуха комнат дышалось легко.

Я услышал еще не все, что случилось в Вифлееме! Наверняка было что-то еще. Я не в силах был собрать все кусочки воедино: все вопросы, события, сказанные слова и сомнения.

Я помнил свой ужасный сон. Я помнил человека с крыльями и те неприятные вещи, которые он говорил. Во сне они не задели меня. Но теперь они жалили меня снова и снова.

О, если бы только можно было поговорить с кем-нибудь! Но рядом не было никого, никого, кому я мог бы рассказать, что у меня на сердце. И никогда не будет!

Я услышал позади себя шаги, неуверенные, медленные шаги, а потом мне на плечо легла рука. По прерывистому дыханию подошедшего я догадался, что это Старая Сарра.

— Возвращайся в дом, Иисус бар Иосиф, — сказала она, — здесь слишком холодно. Нечего здесь стоять и смотреть на звезды.

Мне не хотелось уходить, но я повернулся и сделал, как мне было велено. Я вернулся со Старой Саррой в дом и вновь погрузился в теплое собрание членов семьи. На этот раз я лег, как мужчины, положив голову на согнутый локоть, и уставился на жаровню, где догорали угли.

Малыши начали капризничать. Мама встала, чтобы успокоить их, а потом позвала Иосифа помочь ей.

Мои дяди разошлись по своим комнатам спать. Тетя Есфирь сидела в другой части дома, с крошкой Есфирью, которая, как обычно, плакала навзрыд.

Только Старая Сарра сидела у стены, но не на полу, а на скамейке, потому что она была слишком стара, чтобы сидеть на полу. И еще Иаков был с нами. Он мрачно смотрел на меня, и в его глазах отражался огонь.

— В чем дело? — спросил я его. — Что ты хочешь сказать? — добавил я, но очень тихо.

— А? Что я слышу? — пробормотала Старая Сарра и тяжело поднялась. — Кажется, Старый Юстус? — спросила она у нас, прислушиваясь. И ушла в другую комнату. На самом деле с ее дядей было все в порядке, просто он так ослаб, что не мог глотать и кашлял.

Мы с Иаковом остались одни.

— Говори, что хотел, — сказал я ему.

— Люди видели кое-что, — выговорил Иаков с трудом. — Когда ты родился, они кое-что видели.

— Что?

Он отвел взгляд. Он сердился. В двенадцать лет мальчик принимает на себя иго Закона. А Иакову двенадцать уже исполнилось.

— Люди говорят, что они видели кое-что, — повторил он. — Но я скажу тебе только то, что видел сам, собственными глазами.

Я ждал.

Его глаза, холодные и требовательные, вновь обратились на меня.

— К нам пришли волхвы. К дому, где мы жили в Вифлееме. Мы там провели некоторое время и нашли хорошее жилье. Мой отец занимался делами, разыскивал родственников, встречался с ними. А вечером к нам пришли волхвы. Это мудрецы с востока, может быть, из Персии. Они умели читать по звездам и верили в чудеса, а еще они давали советы царям Персии о том, что делать и чего не делать в зависимости от знамений. С волхвами пришли их слуги. Они были богатыми людьми, в красивых одеждах. Они пришли и спросили про тебя. Они принесли дары. И называли тебя царем. От удивления я не мог говорить.

— Они сказали, что видели в небесах великую звезду, — продолжал Иаков, — и они пошли за ней, и она привела их к тому дому, где мы остановились. Ты был в колыбели. И они положили перед тобой дары.

Я ни о чем не смел спрашивать Иакова.

— Все в Вифлееме видели, как пришли волхвы со слугами. Они ехали на верблюдах, эти люди, и говорили властно. Так вот, тебе они кланялись. А потом они ушли. Это был конец их путешествия, и они были удовлетворены.

Не было никаких сомнений в том, что Иаков говорит правду. Ни одна ложь не сорвалась еще с губ моего брата Иакова, ни разу.

И еще я знал, что он догадывается о том, что это из-за меня тот мальчик в Египте сначала умер, а потом ожил. И он видел, как я оживил глиняных воробьев. Я почти забыл о том случае.

Царь. «Сын Давида, сын Давида, сын Давида».

В комнату вернулись женщины. И неизвестно откуда появились мои старшие братья.

Тетя Саломея собрала еду и хлеб, что оставались после ужина.

Старая Сарра вновь заняла свое место на скамье.

— Молитесь, чтобы это дитя проспало до утра, — пробормотала Старая Сарра.

— Не тревожься, — сказала тетя Саломея. — Рива даже когда спит, одним глазком все равно приглядывает за ними.

— Истинное благословение эта девушка, — заметила моя мама.

— Бедной Брурии уже не было бы с нами, если бы не эта девушка. Она заботится о Брурии, как будто та — ребенок. Бедная Брурия…

— Бедная Брурия…

И так далее.

Вскоре мама велела мне ложиться спать.

На следующий день мой брат Иаков избегал смотреть на меня. Ничего удивительного. Он и так почти никогда не смотрел в мою сторону. Дни шли, а он так и не взглянул на меня.

Зимние месяцы несли с собой холод.

Когда настало время праздновать Хануку, мы зажгли множество светильников в нашем доме. Если забраться на крышу, то было видно, что по всей деревне горят большие костры и в других деревнях тоже. А на улицах мужчины плясали с факелами в руках, как пляшут в Иерусалиме.