– Ревную? Тебя, что ли?

– Ах, извини. Я просто упустила из виду. Я-то вообразила, что ты, возможно, поцеловал меня потому, что влюбился. Я забыла, что ты циничный, лживый, двуличный мерзавец.

– Тебе нужно немедленно уехать отсюда. Я здесь, чтобы предупредить тебя. Ты влезла в скверную историю, и тебя затягивает все глубже и глубже.

Она окинула его насмешливым взглядом.

– Знаешь, уж чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.

Он покачал головой.

– Вот я и говорю, ты мастер нести ахинею. Послушай, ты хорошая английская девушка. Уезжай домой. Не суй свой нос туда, где ничего не понимаешь. Уноси отсюда свою задницу!

– Каким образом, интересно?

– Оливия-а-а-а-а! – Она быстро оглянулась. По отмели по пояс в воде шел Ферамо и звал ее. – Оставайся там, я иду к тебе!

Оливия снова повернулась к Мортону, но все, что от него осталось, – лишь пузыри на воде.

Ферамо подплыл к плотику мощными гребками – каждое движение было по-акульи точным и хорошо рассчитанным – и одним атлетическим рывком оказался рядом с Оливией. Его накачанный загорелый торс был идеально треугольным, гладкая золотисто-оливковая кожа и совершенные черты лица потрясающе смотрелись на фоне ярко-голубой воды залива. «Как поется в известной песне: «Мужчины сыплются градом, – подумала Оливия. – Высокие, блондины, темноволосые и худые. Крутые, крепкие, сильные и мужественные»[41].

Жаль, что Мортон исчез так внезапно, а то бы сейчас с каждой стороны плота сидело по красавцу – один темненький, другой светленький, оба ошеломительно красивые на фоне голубой воды, а Оливия выбирала бы, кто ей нравится больше.

– Оливия, ты выглядишь великолепно, – торжественно сказал Ферамо. – Просто великолепно!

Видимо, и для нее голубая вода оказалась выигрышным фоном.

– Позволь, я вызову лодку, пусть привезут полотенца, – сказал он, вытаскивая из кармана пейджер в водонепроницаемом футляре.

Буквально через несколько минут возле них остановилась скоростная моторная лодка. Проворный темнокожий юноша в плавках выключил мотор, протянул им пушистые полотенца и помог Оливии взобраться на борт лодки.

– Это все, Хесус, – сказал Ферамо и взялся за руль, при этом Хесус прошел на корму и просто перешагнул через борт, держась так спокойно и прямо, словно собирался идти по воде.

Ферамо обернулся, чтобы убедиться, что она удобно устроилась на пассажирском месте, плавно развернул лодку по широкой дуге, скользя по глади залива, а затем обогнул мыс.

– Мне так жаль, что я оставил тебя одну на весь день, – сказал он.

– О, не стоит беспокоиться. Я тоже встала довольно поздно. А тебе, наверное, было плохо после вчерашнего? Похмельный синдром?

Оливия болтала, пытаясь определить его настроение и найти какую-нибудь зацепку, которую могла бы использовать, чтобы убедить его отпустить ее.

– Нет, это был не похмельный синдром, – яростно возразил он. – Я чувствовал себя так, как будто меня отравили. Живот крутило, как внутренности у скачущей по веткам обезьяны, а головная боль была вообще невыносимой, словно мне в череп забили металлическую скобу.

– Ну, видишь ли, Пьер, именно это состояние врачи и называют похмельными синдромом.

– Ерунда! Этого просто не может быть!

– Почему? – удивилась она.

– Если бы похмельный синдром был таким ужасным, – убежденно заявил он, – ни один человек, который хоть однажды такое пережил, никогда бы больше не взял в рот спиртное.

Оливия отвернулась, чтобы скрыть усмешку. Она чувствовала себя сейчас словно жена, муж которой настаивает на том, что точно знает дорогу, но при этом идет в противоположную сторону. Этот эпизод, как ни странно, помог ей почувствовать себя увереннее. Ведь Ферамо всего лишь мужчина. И у нее было два варианта. Она могла полностью сконцентрироваться на том, чтобы по максимуму получить информацию, или сделать все возможное, чтобы свалить отсюда. Однако не надо быть психологом, чтобы сделать неутешительный вывод – чем больше информации ей удастся получить, тем меньше у нее шансов выбраться отсюда живой.

– Мне надо срочно уехать, – вдруг выпалила она.

– Это невозможно, – спокойно ответил он, не отрывая взгляда от горизонта.

– Стоп, стоп, стоп! – воскликнула Оливия, добавив в голос визгливых, истеричных ноток. – Мне необходимо уехать!

Неожиданно она точно поняла, что именно должна сейчас сделать. Она должна заплакать. В обычных обстоятельствах она бы никогда не позволила себе упасть так низко, но а) это была неординарная ситуация, б) она не хотела умирать и в) она просто чувствовала, что единственное, с чем Ферамо не сможет справиться, – это плачущая женщина.

Оливия мысленно вернулась к той старой злосчастной истории о саранче в Судане, когда она сделала попытку заменить свое фиаско историей о голодающих животных. Чиновник из отдела по связям с общественностью из Суданского министерства информации категорически отказывался сопровождать ее в зоопарк, пока она внезапно не расплакалась в полном отчаянии. И с этого момента его как подменили, он открыл перед ней ворота и настоял на полной обзорной экскурсии, как будто она была трехлетней девочкой, пришедшей в зоопарк в день своего рождения. Впрочем, это произошло из-за случайного стечения обстоятельств. У нее был твердый жизненный принцип – никогда не пользоваться слезами для того, чтобы настоять на своем, и если она не могла по какой-либо причине справиться со слезами, то старалась скрыться в туалете прежде, чем это кто-нибудь заметит. Просто в хартумском зоопарке не было женских туалетов.

Однако теперь она собиралась воспользоваться этим проверенным женским оружием с полным хладнокровием. На кону стояли вопросы жизни, смерти и международной безопасности. Вот только оправдывает ли результат средства, которыми он достигнут? Один раз нарушив принципы, сможешь ли остановиться? Сейчас ты используешь слезы, чтобы манипулировать мужчиной, а завтра пойдешь убивать бездомных бродяг?

«Да к черту!» – сказала она себе и залилась слезами. Пьер Ферамо смотрел на нее со все возрастающей тревогой. Оливия рыдала, горестно всхлипывая. Он остановил мотор. Она заплакала еще громче. Ферамо отшатнулся от нее, испуганно оглядываясь в надежде на помощь, словно на него неслась ракета «СКАД» с лазерным наведением.

– Оливия, Оливия! Прекрати, пожалуйста! Умоляю тебя, не плачь!

– Отпусти… меня… домой, – с трудом выговорила Оливия между всхлипываниями. – ОТПУСТИ… МЕНЯ… ДОМОЙ… – Она буквально начала голосить, как в какой-нибудь душераздирающей трагедии, думая о том, что вполне достойна сняться в «Рубежах Аризоны» вместе с Кимберли и Деми.

– Оливия, – начал было он и умолк, беспомощно уставившись на Оливию. Он вовсе не выглядел сейчас человеком, способным хоть кого-нибудь успокоить.