Вот что я видел. Я немедленно отбросил мысль о тигре, потому что это было вряд ли возможно. Напротив, за те секунды мне удалось убедиться, что это ребенок, который от меня удалялся. Судя по телосложению и росту, это мог быть двенадцатилетний подросток, и, кроме этого, он прихрамывал таким образом, что даже смотреть на это было больно, как будто нога треснула в двух местах,

сломалась,

заросла, и снова треснула, пока не остались эти треснутые костыли, которые едва годились, чтобы на них опираться.

Когда ребенок и зверь заметили свет фонарика, они остановились и обернулись. Тогда-то я и перепрыгнул через перила, но пока не погасил фонарик, смог увидеть форму морды зверя, его нос, его глаза. Это был тигр. Я также увидел, что капюшон ребенка поднят, так что лица не видно. Потом я побежал.

Я мерз, сидя у ворот кладбища. У лестницы появился человек, идущий по улице Дёбельнсгатан, и оглянулся, возможно, ища меня, но я четко знал, что он не может меня видеть, и он действительно через мгновение прекратил свои поиски и снова пошел вниз по лестнице.

Дрожа, я стянул с себя оба свитера и поменял их местами, так что сверху оказался ярко-красный. Я бы заболел, если бы остался сидеть на камнях, поэтому поднялся и пошел навстречу ветру через улицу Давид-Багарес. Когда я наконец попал на улицу Лунтмакаргатан через улицу Апельбергсгатан, у меня стучали зубы,

Несмотря на то, что переодел свитера, я не осмелился проверить, что происходит с «Декоримой», и пошел напрямую к своим воротам.

Когда пришел домой, надел халат поверх свитеров и закутался в одеяло.

Понадобилось не меньше пяти минут, чтобы пальцы стали достаточно мягкими и смогли держать ручку.

* * *

* * *

Следующим утром я поставил будильник на такое время, чтобы успеть к открытию туннеля в семь часов. На улице еще было темно, когда я, одетый в пальто, вышел из ворот и бросил взгляд в сторону «Декоримы», где витрина теперь была закрыта фанерной доской.

Без двух минут семь пришел мужчина в синем теплом комбинезоне и открыл туннель. Он пристально посмотрел на меня, а я стоял там и подпрыгивал. Подумал, что он узнал меня после того, что было ночью, и спрятал лицо. Когда мужчина открыл дверь и зашел внутрь, чтобы открыть дверь с другого конца, я последовал за ним.

Выжил ли ребенок?

Внутри туннеля не было ни тигра, ни ребенка. До этого момента туннель был закрыт. Мужчина в комбинезоне удалялся от меня тем же маршрутом, где я вчера видел ребенка. Мужчина зажег свет, и я мог просматривать весь туннель, до самой двери на Биргер-Ярлсгатан. Прятаться было некуда.

Я медленно шел по туннелю и трогал стены, но не обнаруживал никаких отверстий, дверей или выходов.

Когда дошел до противоположной двери, повернул назад, ощупывая взглядом потолок.

Через равные промежутки в тридцать метров имелись отверстия, забранные решетками, которые, должно быть, вели в вентиляцию. Я вытянул правую руку как можно выше вверх и когда растопырил пальцы в нескольких сантиметрах под решеткой, почувствовал, как между ржавыми, грязными прутьями решетки течет поток теплого воздуха.

Как он залезает наверх?

Если бы я действительно думал, что ребенок прячется в вентиляционной шахте, найти решение было бы нетрудно. Подставка или лестница, которые можно опустить, а потом снова поднять. Я прошел весь туннель и насчитал восемь решеток. Последняя была рядом с тем местом, где я контактировал с горой. Если я не ошибался, она была чище остальных. Как будто ею пользовались.

А тигр, древний тигр? Это было какое-то существо с луга, что-то из горы или грань личности самого ребенка? Когда я попытался об этом задуматься, мысль ускользнула, как будто что-то, что оказывается за пределами объектива. На некоторое время я отправил эту мысль на свалку и сосредоточился на ребенке.

Я обхватил тело руками и издал звук для привлечения внимания. От этого волосы у меня на затылке зашевелились, когда я вспомнил, как стоял снаружи шалаша и так же пытался привлечь внимание. Прикусил губы, чтобы самому не закричать, если из темноты последует ответ, если за решеткой покажется пара глаз. Но ответа не было, так что я не стал больше никого звать и покинул туннель.

Где-то ведь воздух должен был попадать в вентиляционную шахту и нагреваться от горы, прежде чем он попадал в туннель. На небе был едва заметен розовый цвет восхода, да и звезды поблекли, пока я ходил около туннеля и искал отверстие. К моему облегчению, отверстия я не нашел.

* * *

– На самом деле, вы так никогда и не ответили. Видели ли или слышали ли вы ребенка в другом месте.

Эльса только что сняла с огня кофейник и разлила кофе по чашкам. Я заметил, что она держит кофейник двумя руками, потому что они дрожат.

– Имбирное печенье, – сказала она и кивнула на корзинку на столе. Печенье было в форме сердечек, обычное покупное, так что Эльса явно не пекла бабушкины булочки. Или больше их не пекла. Я взял сердечко, положил на ладонь и прижал указательным пальцем.

Оно развалилось на три части. Не помню, зачем я это сделал, что это означало.

– Мне трудно знать наверняка, – проговорила Эльса наконец.

– Вы либо заметили ребенка, либо нет. Да или нет.

– А что это у тебя за тон?

Несмотря на дрожащие руки, слабость, которую продемонстрировала Эльса в последний раз, когда я ее видел, испарилась, и ее королевские манеры вернулись. Я отступил.

– Простите, – сказал я. – За последнее время я…

– Что?

– Изменился.

– Все меняются, – сказала Эльса. – Когда общаются. Это изменение к худшему?

– Не знаю. Я чувствую, что это к лучшему, но, когда смотрю на то, что делаю, я уже не уверен.

Я взял самый маленький из трех кусочков в своей руке, положил его в рот и пожевал. Печенье было безвкусным.

– Только ты сам можешь это определить, – сказала Эльса. – Последуешь ли ты за этим или нет. А возвращаясь к твоему вопросу… – Эльса подула на свой кофе и сделала маленький глоточек. – У меня лучше этого не спрашивать.

– Почему?

– Потому что мои переживания в убежище таковы, что разглядеть там ребенка сложно.

– Не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. Ты же не знаешь, как я там выгляжу, что я там делаю.