– Слава нашей партии родной! – Муж взял полный стаканчик в левую руку, встал, размашисто перекрестился и выпил одним духом.

Как беспартийные, Анфиса с Марсом выпили сидя.

Стали закусывать.

– Ты вот, Анфис Марковна, говоришь – под станцией, инвалидам, – хрустел Марс. – Год назад – без никаких продавал там. А нынче под станцию даже беглый китаец не сунется – не тот инвалид пошел. Зарежут, как собаку, самогон выпьют, а тобой закусят.

– Эт почему ж так?

– А потому, что от жизни отстаешь, кроме личного ничего не видишь, – укорил муж жену, капусту наворачивая. Социальные попечения. Общественная воля. Старые раны страна долго залечивает. Государь и партия делают все возможное. Но ди-а-лектика текущего момента оказывается сильнее.

– Год назад там, под платформой, кто сидел? – стал объяснять по-своему Марс, пальцы загибая. – Инвалид войны уральской. Их там оружием обычным глушили, ну, напалмом еще жгли. А нынче кто и откуда в Москву попер? Краснодарские ветераны. Их там салафиты глушили оружием новым, убойным.

– Вакуумно-паралитические бомбы, – подсказал муж.

– После них у солдата ум отшибает. По мне, лучше обе ноги потерять, чем разум.

– Стало быть, под платформу не полезешь больше? – с обидой растущей жевала Анфиса.

– Да я б полез, не побоялся, если б они хоть платили рублем. А то – вот чем под платформой нынче платят! – Марс сунул руку в карман, вытащил стопку перетянутых резинкой пустых теллуровых клиньев. – Гвоздями пустыми! Три гвоздя за бутыль. А что с ними я делать буду? Про указ слыхала?

– Указ нумер сорок, – самодовольно муж почесался. – Токмо через аптеку.

– Токмо через аптеку! – развел Марс руками, простынь задев. – Половину – государству.

– Новая политика, а как же… – Муж зачерпнул рукой квашеной капусты, запрокинулся, в рот сверху заправляя.

– И где ж ты теперь продавать будешь? – перестала жевать Анфиса.

– Потолкаюсь в Ясенево, в Битцу съезжу, к фабричным, – спрятал клинья Марс.

Анфиса недовольно вздохнула.

– Фабричные нынче мало берут, потому как сами гонят, – муж заключил.

– Не согласен. – Марс кулаками от стола оттолкнулся, словно к драке готовясь. – Гонят токмо земские, а на слободках покупают. Так я к земским в Медведково да в Сокольники никогда и не совался.

– И напрасно, – наставительно муж изрек.

– Чего ж – напрасно? – Марс бороденкой дернул.

– Щас выпьем, я тебе и растолкую.

Стаканчики наполняются первачом.

– За мирное небо. – Муж стаканчик взял, на лампу глянул. – Слеза!

Анфиса жевала обреченно: пропадай первач.

– Чтобы не было войны, – Марс добавил.

– Чтобы гроза военная ни-ког-да не покрыла московское небо, – муж произнес весомо, пальцем грозя.

Выпили. Закусили.

Муж вздыхает, закуривает, папироса в зубах, локти на столе.

– А таперича, Марс Иваныч, я тебе растолкую почему – напрасно. Ты у нас беспартийный?

– Ну.

– А почему?

– А на хрена мне это нужно?

– Вот, – муж жену – локтем в бок. – Слыхала? На хрена мне это нужно! Инфантильный аполитизм.

– Сашок, так и правда – на хрена это Марс Иванычу?

– Мне что, инвалиды доплотют за первач твой, ежели я им под платформой партейный билет покажу? – Марс хихикает, бороду мнет. – Им самогон нужен, а не билет партейный. Они этим билетом и закусить не смогут, разве что занюхают.

Смеется Анфиса.

Муж вздыхает, в потолок протекший глянув:

– М-да… Вот и дожили: на хрена это мне…

Марс руками победно развел:

– Да! На хрена это мне?

Анфиса встряла:

– Сашок, ну тебе ж партбилет с работой помог, тебя теперь ни одна собака не уволит, а Марс Иванычу чем же помочь может? Он же в захребетном статусе ходит и ходить будет.

– И ходить буду. – Марс вилкой в тофу тыкнул. – Так что, Саня, партия твоя мне на хрен не нужна. Я и без нее себе капусты на хлеб с маслом нарублю.

Муж – дымом ему в физию:

– А ты, Марс Иваныч, кто таков?

– Свободный человек! Вот кто я таков.

– Каковы твои у-беж-дения?

– Одно у меня убеждение, Саня: два рубля лучше, чем один. Вот и все убежения.

– Ты Государя уважаешь?

– А как же. Уважаю.

– А партию?

– А вот партия твоя мне на хрен не нужна. – Марс от стола отталкивается, встает. – Ладно, посидели, и будя. Анфис, давай твои бутылки.

– Куда? – Муж Марса за сюртук.

– Туда! – Марс мужа по руке.

– Сашок! – Анфиса мужа за плечо.

– Сво-бо-дный? – Муж Марса за грудки трясти.

– А ты – нет! – Марс мужа пих в грудь.

– Мужчины!! – Анфиса их за руки.

– Шланбой! – Муж Марса в зубы.

– Партей! – Марс мужа в ухо.

– Мужчины-ы-ы-ы!!!

Марс через простыни – к двери.

– Стоять! Стоять! – Муж – руками за Марсом, да жена поперек обхватила.

Марс с замком возится, сплюнул кровь на простынь.

– Приду я еще к вам, гады, попросите токмо…

– А ну, стоять!!

– Сашок! Сашо-о-ок!!

– Не дождетесь! – Марс дверью так хлопнул, что умница в кружке пискнула тревожно-красным: “Возможность землетрясения”.

– Зарекалась свинья жрать говно!! – Муж в простынь рявкнул, с женой борясь.

Татьяна вышла из электрички на станции Соколовская. Часы на платформе показывали одиннадцать пополудни. Татьяна глянула на свои часики – 12:12.

“К чему бы это…” – подумалось ей.

Она заметила, что последнее время, взглядывая на часы, часто видит две одинаковые цифры.

“Симметрия… цифры все пригожие, на меня похожие…”

– А луна канула, – произнесла она, с удовольствием вдыхая весенний воздух.

На платформе было пустовато, две-три человеческие фигуры. Мокрый ветер пошевелил светлые волосы Татьяны, качнул пока еще голые прутья на обезглавленных тополях. Весна запаздывала; несмотря на конец апреля, еще лежал кое-где темный снег.

Татьяна спустилась с платформы по грязным ступеням. На привокзальной площади возвышался памятник Столыпину и шла вялая торговля семечками, кислой капустой, пряниками, дешевыми говорухами, живородящими валенками, мягкими батарейками и свечами. Площадь была сплошь покрыта шелухой от семечек.