как устраивать паруса и управляться с ними. Но потом однажды мы куда-то гребли, и дул такой хороший попутный ветерок, что его просто грешно было не использовать. Тогда кого-то из нас осенила идея использовать в качестве паруса слань – дощатые полики, уложенные на шпангоуты лодочного днища. Недолго думая, мы поставили эти полики вертикально, уперев нижней кромкой в один из шпангоутов, а средней частью – в банку, то бишь скамейку. Как ни смешно, деревянный «парус» дал очень ощутимый эффект. Лодочка так и рванулась вперёд.

Мы невольно оглянулись на берег… и увидели, что над ним висела зловещая чёрная туча. Мы, как опытные мореходы, стали оценивать обстановку. Попасть на лодке под грозовой ливень – то ещё удовольствие. А Волга уже взъерошилась, пошли крупные волны. Надвигался изрядный шквал, и мы понимали, что против такого ветра и волны нам не выгрести. Значит – только вперёд! И как можно быстрее! Мы покрепче вцепились в наше ветрило… Очень скоро задуло уже как следует, и лодка вдруг понеслась по ветру с такой скоростью, какой мы ни разу ещё не добивались на вёслах. Не успели мы толком испугаться, как нас вынесло на левый пологий берег реки! Вытащив и перевернув вверх дном лодку, мы забрались под неё и благополучно пересидели чуть ли не тропический ливень…

Я вернулся на Волгу уже зрелым человеком, когда мы с женой повадились плавать на теплоходе до Астрахани и обратно. Дочь-студентка не участвовала в наших круизах. Она оставалась дома, ухаживая за бабушкой, которая уже не могла себя обслужить.

Однажды, вернувшись домой после трёхнедельного отсутствия, мы обнаружили стоявшую посреди квартиры… полноразмерную самодельную лодку. Пока нас не было, дочь превратила свою комнату в судоверфь.

– Яблочко от яблоньки, – сказала жена. – А ты чего ждал?

После войны была учёба в Одессе и возвращение в Ленинград. Вечерами и по выходным я нередко отправлялся в ЦПКиО,[2] чтобы покататься на лодке. Там были две лодочные станции: одна на внутренних водоёмах, другая – с возможностью выхода в залив. Я считал ниже своего достоинства плавать по каким-то «лужам» и пользовался только второй станцией.

И однажды я был вознаграждён поистине судьбоносным событием. Погода стояла ветреная, и я, решив использовать волжский опыт, поставил торчком лодочные полики…

– Вася!.. – неожиданно раздалось над водой. – Семёнов!..

Я завертел головой и отозвался, толком не понимая, откуда шёл вроде бы знакомый женский голос и кто мог меня окликать…

Ещё минута, и к борту моей лодки подошёл красавец-швертбот[3].

– Нонка! – обрадованно заорал я.

Представьте, в кокпите швертбота сидела моя давняя однокашница по студенческой группе! После окончания учёбы судьба занесла Нонну в Калининград, там она вышла замуж и письма писать стала совсем редко… И вот – такая невероятная встреча.

– Как же ты меня разглядела?

Нонна хмыкнула:

– Когда я увидела твой «парус», я поняла, что это мог сделать только ты…

Она познакомила меня с мужем, сидевшим у руля. Как выяснилось, их обоих недавно перевели в Ленинград. Юра оказался спортсменом по жизни: мотоциклист, яхтсмен, рыбак, турист, автолюбитель… Меня тут же взяли на абордаж, пересадили на швертбот, привязали за кормой мою лодку и понеслись сдавать её на станцию. Именно понеслись! У меня дух захватило от скорости швертбота и его вековой красоты парусного судна. Увидев, как разгорелись у меня глаза, Юра без промедления предложил:

– Бросай ты эти мещанские забавы, приходи в яхт-клуб и выходи в море хоть каждый вечер! Я тебя со всеми познакомлю, на яхту устроиться помогу…

Надо сказать, паруса в Финском заливе я видел и раньше, но даже не думал, что однажды и сам поднимусь на борт яхты. Яхтсмены мне представлялись какими-то исключительными, особо допущенными людьми, вроде подводников, водолазов… и прочих представителей флота, о котором мне не полагалось даже мечтать. А оно, оказывается, вот оно! – и не надо никакого особого допуска, было бы желание, трудолюбие и настойчивость.

Очень скоро я в самом деле оказался причислен к лику яхтсменов!.. Теперь почти каждый вечер я буквально на крыльях летел на Петровский остров, где до сих пор размещается Центральный яхт-клуб, и попадал в праздничную и волнующую обстановку: ветер, запахи моря и олифы…

Если вы думаете, что жизнь яхтсмена состоит сплошь из увеселительных прогулок под парусом, в белых шортах и кителях, значит вы к этой жизни полностью непричастны.

Большую часть года мы занимались достаточно трудной и грязной работой по уходу за яхтами и их ремонту. Всё делалось своими руками. Я с наслаждением очищал корпус лодки и части рангоута, пропитывал их олифой, покрывал лаком, шпаклевал и красил, приводил в порядок паруса и такелаж… Вооружить швертбот и выйти под руководством инструктора в залив было запредельное счастье! Моя больная нога почему-то никого здесь не смущала. И с какой бы стати, если сам заведующий учебной частью клуба ходил на протезе, а ведь это был выдающийся спортсмен, мастер спорта и один из авторов книги «Парусный спорт» – основного учебного пособия для начинающих яхтсменов. Да и кроме меня в клубе было немало инвалидов, успешно и увлечённо ходивших под парусом!

Зимой я ездил в клуб на теоретические занятия, чтобы потом сдать экзамены и получить права рулевого с возможностью самостоятельного выхода в море. Нам преподавали несколько предметов, от которых веяло дальними странами и мудрым опытом поколений моряков. Взять хотя бы такелажное дело с его морскими узлами. Моряки не просто так их придумывали: у каждого своя задача, с которой узел прекрасно справляется, ведь именно ради этого он совершенствовался веками. Узлы меня просто завораживали.

Спустя много лет моя дочь, прошедшая почти такой же путь в яхтенном деле, принесла домой книжку по макраме. Мы с ней от души посмеялись по поводу иллюстраций, на которых над узелками трудились изящные наманикюренные пальчики. Дочь говорила, что художнику следовало бы изобразить волосатые боцманские ручищи, а объяснения перемежать добродушными матюгами, – ведь макраме родилось из плетения, которым занимались на парусных кораблях свободные от вахты матросы.

Эпоха сменилась, узлы перестали быть для нынешних моряков чем-то жизненно необходимым. Зато у дочери, которой я когда-то дал свой старый учебник и кусок Настоящего Морского Троса, никогда не развязывались ни шнурки на кроссовках, ни страховочные концы, ни петля на буксирном тросе автомобиля…

Следующим летом я вовсю ходил по вечерам на швертботе вокруг островов и по протокам, набираясь практического опыта… Радостную эйфорию едва не пресёк стоматит. Это очень противное инфекционное воспаление слизистой рта. Заболел я довольно тяжело,