Зачем что-то помнить? Нужно забыть о том, что mamma mia раскрыла перед ним на столе, забыть о сестрах, у которых было то же самое под одеждой — черные волоски и каждый месяц кровь, когда их посещали maledizione.[105]Нужно забыть и о свинье в том садистском фильме, о том, что с ней произошло, когда в нее вонзили нож. «Режь», — сказал он тогда, и нож именно это и сделал, но она заслужила это, она была putana[106]и должна была умереть.

А как она смеялась, пока не вошел нож! Смеялась, стонала, захлебывалась от восторга. Да им всем это нравится, даже сестры отдали бы все на свете, чтобы почувствовать это бум-бум-бум. Конечно, поначалу они стали бы кричать и отбиваться, как тогда кричала и отбивалась мама.

А что если ей это тоже понравилось?

Чем отличаются друг от друга стоны боли и стоны удовольствия? Откуда мог это знать пятилетний мальчик, если и он, взрослый, этого не знает? Одно несомненно: у всех у них было это, и оно было неподвластно разуму, оно могло только чувствовать. Черное, пушистое, кровавое, спрятанное от посторонних глаз, но втайне желающее: еще, еще, еще. Mamma mia в момент его зачатия, вероятно, каталась за живой изгородью с каким-то безымянным paisan.[107]А мать Нормана Бейтса…

Виццини провел указательным пальцем по верхней губе, на которой выступил пот, по тому месту, где еще недавно были усы. Он мог бы сыграть Нормана, он должен был сыграть его, ибо он его понимает.

А вместо него играть будет Пол Морган, который не понимает ничего, даже своей скрытой гомосексуальности. Норман же не был гомосексуалистом, в его преступлениях не было ничего, что указывало бы на это. Никто толком не знал Нормана, даже этот глупый доктор. Никто не знал его, кроме Санто Виццини.

Они не знали, что он изучил его дело, что он побывал в прошлом году в Фейрвейле, осмотрел руины дома и мотеля, сделал снимки. Посетив это место, он ощутил волнение, волнение, которое он до поры до времени таил в себе, собираясь перенести в фильм, чтобы все смогли разделить его чувство.

«Безумная леди». Это станет триумфом, потому что это будет нечто настоящее, почти в той же степени, что и тот снафф-фильм. Привкус реальности, вот что важно.

Дрисколл этого не понимает. Единственное, в чем он разбирается, это деньги. Для него важны банковские гарантии, но для художника-творца имеет значение только сам фильм. Подтверждение реальности в мире, где женщины прячут свои грязные секреты под юбками. Нужен такой человек, как он или как Норман, чтобы разоблачить этот секрет, выставить зло напоказ и наказать его.

Именно это Норман и сделал с Мэри Крейн, а он сделает это с Джан.

Виццини заморгал, на ощупь пробираясь сквозь туман. Слишком много таблеток, слишком много тумана внутри него. Если он правильно помнил, он пришел сюда с какой-то целью. Так что это было?

Джан. Она похожа на Мэри Крейн, поэтому он и выбрал ее, отвергнув все возражения. Теперь ему предстояло научить ее, как быть Мэри Крейн, этой воровкой, этой шлюхой, которая выставляет напоказ себя и свой секрет перед бедным Норманом. Ей придется отбросить все те приемы, которыми она овладела в актерской школе, отбросить все, кроме плоти, пока она не станет Мэри Крейн, стоящей под душем.

Неожиданно туман рассеялся, и он увидел ее, увидел обнаженную Джан, которая извивалась, достигнув кульминации, — и этой кульминацией для нее стала смерть.

И вдруг он увидел кое-что еще — то, что лекарства и туман скрывали от него все эти годы и о чем он совершенно забыл. Маленький пятилетний мальчик вылезает из-под стола и смотрит на секрет Mamma mia. Маленький мальчик, который потерял сознание не от страха, а оттого, что у него эрекция.

Как и сейчас.

Казалось, после многих лет мечтаний он стал импотентом, подобно Норману Бейтсу. Но это не так. Норман был мужчиной и с Мэри Крейн, должно быть, повел себя как мужчина. И он тоже мужчина, а это значит, что он исполнит свою роль. С Джан…

Она стонала, наслаждаясь тем, что делал Рой. Это было хорошо, так хорошо, да и он сам был хорош. Сейчас даже еще лучше, потому что, когда она посмотрела на него, его лицо изменилось и на ней тотчас оказался Адам Клейборн, как ей и хотелось несколько раньше в этот вечер. Правда, черты его лица были размыты, и ей показалось, что все это с ней проделывает Пол Морган. Она закрыла глаза, сказав ему, чтобы он прекратил, но когда открыла их снова, то поняла, что происходит нечто ужасное: лицо Пола исчезло, и теперь она занималась этим с Санто Виццини. Он тяжело дышал от усердия, из-под мышек тек пот, пахнувший духами. Джан потянулась к его лицу и вонзила в него ногти. То, что было теперь над ней, не имело лица, во всяком случае, она видела только расплывчатое пятно. И тем не менее что-то внутри ее подсказало ей, кто это был.

Норман Бейтс.

Всякий раз это был он, он проделывал с ней все это, остальные лица были только масками. А вот его лицо было настоящим, и ей хотелось отчетливее разглядеть его, ей это было необходимо.

И тут раздался крик, и Джан проснулась. Широко раскрыв глаза, она принялась всматриваться в темноту спальни.

И снова крик и затем сильный стук в дверь.

Джан откинула одеяло, включила лампу и всунула ноги в тапки, стоявшие возле кровати. Схватив со спинки стула халат, она побежала по коридору.

— Открой…

Голос Конни с той стороны входной двери.

Джан открыла дверь, за которой, окутанная туманом, стояла Конни. Она вся дрожала и плакала.

— О господи, дорогая, что с тобой?

— Просто я пришла домой. — У нее было заплаканное лицо, как у ребенка.

Джан кивнула.

— А где твой ключ?

— В сумочке… не могла его найти… он там был…

— Он?

Конни указала в направлении затянутой туманом улицы.

— Какой-то мужчина… стоял за деревьями, когда я вышла из машины. Мне показалось, он идет за мной…

Джан посмотрела мимо дрожавшей подруги.

— Я никого не вижу.

— Наверное, он убежал, когда я закричала. Но он там был… я видела его…

Запахнув поплотнее халат, Джан двинулась по дорожке.

— Нет! Не ходи туда! — закричала Конни.

Но Джан уже подходила к деревьям. И, остановившись за ними, нагнулась и подняла с земли маленького светлого котенка.

Котенок не сопротивлялся и не двигался.

Потому что у него было перерезано горло.

Клейборн проспал много часов, но не чувствовал себя отдохнувшим.