Вовк Ильич звонко хлопнул ладошкой по столу.

– Бессмыслица? Ошибаешься, братан Троцкус! Казармы, пусты они или полны, символ самодержавия! Их взрыв пробудит энтузиазм масс, а это архиважная задача! К тому же его услышат во всем городе, и лучшего сигнала нам не придумать.

Комитетчики согласно загудели, и Троцкус увял.

«Вот так-то! – подумал Вовк Ильич. – Знай свое место, рожа латынская!»

– Готов выслушать доклады комиссаров, – произнес он. – Братан Рябой, сначала ты. Что у нас с подготовкой штурма?

– Палавина баэвых дружин пайдет на штурм и все, кто к нам присоэдинится, – доложил Рябой. – Другая палавина будэт здэс, Ил’ич. Будэт охранат Рэвком.

– Разумно, батенька мой, – согласился Вовк Ильич, поглаживая лысину. – Архиважно, чтобы Ревком трудился в полной безопасности, мы главный революционный центр. Что же до тех, кто к нам присоединится… Братан Кощей, как у нас с агитацией? Сколько народа за нами пойдет?

– Считай, Ильич, весь Киев! Весь, кроме бояр с их челядью, купчишек и прочих мироедов! Все фабричные, все мастера и подмастерья, кожемяки, углежоги, кузнецы, горшечники, ткачи… Думаю, тысяч семьдесят наберется. Кто с молотом придет, кто с топором или дубиной, а самым надежным раздали винтари. После пятницы народишко совсем озлобился!

– Хорошо, что озлобился, – молвил Вовк Ильич. – Инициатива масс – залог успеха. Кто поведет наши дружины на штурм?

– Я! – выкрикнул Троцкус, но Вовк Ильич лишь поморщился.

– Нужен человек с боевым опытом. Думаю, братан Рябой не откажется от этой исторической миссии.

– Нэ откажус, кацо, – откликнулся Рябой, выкладывая на стол наган.

– Тогда решено. Друган Збых, что сообщают наши лазутчики? Где войска атаманов?

– Про них все известно, Ильич. Батька Махно бьется в Осиновой Роще с двумя княжьими полками, – сообщил Збых. – Ваську Буслая со товарищи кончили в Разливе, там полк егерей крепко стоит, но туда Алешка сын поповский пожаловал, а за ним Ермак Тимофеич валит. Людей у них много, так что уроют егеришек! Мазепа Лисий Нос осаждает, где Калужский полк пехотный и батареи с пушками. Что до атамана Пугача Емельки, так он…

– Стоп, батенька мой, стоп! – прервал Вовк Ильич. – Не Емелька, а Емеля, и не атаман, а генерал, командующий Первой революционной армией.

– Ну, ты и формалист, Вован! – пискнула Яга Путятична.

Вовк Ильич посуровел.

– Никаких Вованов, матушка! Мы не на девичьих посиделках! Пиши свои уставы по призрению и помни о партийной дисциплине! Ты с председателем Ревкома говоришь!

Яга судорожно сглотнула, но возражать не осмелилась.

– Так что у нас за новости от генерала Пугача? – огладив лысину, молвил Вовк Ильич. – Подойдет ли он к Киеву утром?

– Ежели не с первой зарей, то к полудню точно будет, – отозвался Збых. – Бугры взяты и сожжены, а полки, что там стояли, потрепаны сильно и бегут в Киев. Сотен десять или двенадцать их осталось. Генерал не смог тут же вдогон за ними идти.

– Эта пачэму? – нахмурившись, спросил Рябой.

– Стеньку пришлось урезонивать. Стенька Разин тоже к Буграм подошел, шалить принялся, требовать долю от латынского военного обоза… Ну, Пугач Стеньку повесил, а оглоедов его погнал в первый черед на лагерь княжих ратников. Не все идти захотели… ну, с ними тоже пришлось разбираться… – Збых чиркнул ребром ладони по горлу.

Вовк Ильич произнес с озабоченным видом:

– Делегацию надо к Пугачу отправить для приветствия… первый наш генерал как-никак… Кто бы сбегал, а?

– Я! – снова выкрикнул Троцкус.

– Нет, нужен настоящий пролетарий… братан Ослабя, к примеру… Пойдешь? Пугач, говорят, любит крепких мужиков, а кузнецов особенно.

– Пойду и лошадку ему подкую, ежели надо, – согласился Ослабя. – Я хоть теперича комиссар, а не забыл, как молотом махать!

– Ни к чему такие почести! – взвился Троцкус. – Вообще я так считаю: коль есть у нас первая армия, то нужна и вторая, из киевских ополченцев и бывших княжьих ратников! А поставить генералом надо…

– Мэна, – сказал Рябой, грохнув о стол рукоятью нагана. – Ты, братан Троцкус, нэ суэтис, гэнэралы ужэ назначэны. Ты, кацо, своим дэлом займис.

– Верно говорит братан Рябой, – поддержал Вовк Ильич. – Тебе, батенька, выделен сектор работы, причем архиважный! Так что бери лошадей, подводы, десяток-другой молодцов и езжай по селам. Бойцов наших кормить надобно!

Троцкус надулся.

– Мелкое дело! Для меня ли? Я тут нужен, в городе. Я тут просто необходим! Не люблю о собственных заслугах говорить, однако напомню: связи с Римом через меня идут. Деньги, оружие, политическая поддержка и все такое… Все в моих руках!

– Уже нет, – с мстительным блеском в глазах сказал Вовк Ильич. – Ты, братан Троцкус, с этим делом не справился, даже не сумел узнать, где обоз оружейный спрятали. Теперь все полномочия на мне, включая Юния Лепида. – Внезапно он не выдержал, сорвался, сунул под нос Троцкусу кулачок и заорал: – Вот он где, твой Юний Лепид, прощелыга римский! К ногтю его взяли! Сидит под стражей в своих хоромах и донесения пишет, какие велю! А не напишет, в Сибирь упечем, в шахту, на рудник! И тебя туда же, батенька, если не подчинишься партийной дисциплине! Ясно?

Троцкус съежился, признавая поражение, потом уронил лицо на стол и заплакал.

Не въедет Марк Троцкус в Рим на белом коне… Не въедет!

* * *

Двадцать восемь верст до Киева прошли за вечер и половину ночи. Хайло со своими ехал в голове колонны вместе с полковником Черемисом, вез мертвого Василя, сына воеводы, глядел в его лицо, совсем молодое и не обезображенное смертью. По словам Черемиса, Василь был лихим воином. Как подошли мятежники и принялись из пушек гвоздить, так стало ясно: или гибель в лагере, или позорное бегство, или атака на врагов, чтобы отбить орудия. Василь повел свою пехоту, а Черемис – конных. Но не только пушки были у смутьянов, пулеметы тоже нашлись. Попали ратники под кинжальный огонь, конные вспять повернулись, пешие тоже, а Василь не захотел, нес княжье знамя вперед и вперед, пока не пробила сердце пуля. С честью погиб!

Так сказал Черемис, а Хайло подумал, что чести в той гибели нет, одна глупая гордость, ведь свои убили, хоть и бунтари. Получалось, что сгинул Василь не за медный грош! Не землю свою защищал, не с хазарами дрался, не с поляками или германцами, а с собственным народом. Не за отчизну умер, за власть боярскую и княжью! А если люди ее не хотят? Ни власти этой, ни новой веры, ни иноземных обычаев? Что тогда делать?… Одних расстрелять, других повесить, третьих в Сибирь сослать, а с чем тогда останешься?… С быдлом, с покорными рабами… И породят те рабы такое же рабское племя, тупое и равнодушное, жадное до денег и государевых милостей, не знающее совести и чести… Тогда уж лучше к хазарам сбежать, как решил Алексашка, или в Египет!