— Я даже представить себе не могу, как пойду туда одна! Хотя тебе, конечно, подобное «свидание» вряд ли доставит удовольствие, — продолжала Сара.

— Конечно же, я схожу с тобой, — промямлил Патрик, но она уже все поняла. — Если я тебе нужен… — Ох, как отвратительно это прозвучало! Конечно же, он ей нужен! Иначе она бы и просить не стала! — Нет, мы обязательно сходим туда вместе! — попытался он исправить положение, но сделал только хуже.

— Ничего страшного, — сказала Сара. — В конце концов, мы ведь едва знакомы.

— Но я действительно хочу проводить тебя! — солгал Патрик, но Сара уже не слушала.

— Ты не сказал мне, что в кого-то влюблен! — заметила она с упреком.

— А зачем? Она-то все равно меня не любит. — Патрик знал, что Сара Уильямс и этому не поверит.

Она закончила одеваться. Ему показалось, что она на ощупь ищет дверь, включил свет на ночном столике и на мгновение ослеп, но все же успел заметить, как Сара отвернула от света лицо. А потом вышла из номера, даже не взглянув на Уоллингфорда. Он выключил свет и лег голым поверх простыней; мысль об увольнении по-прежнему светилась перед ним в темноте.

Уоллингфорд понимал, что Сару Уильямс расстроил не только звонок Мэри. Иногда проще всего открыть душу первому встречному — Патрик и сам не раз так делал. А ведь Сара целый день его опекала! И всего-то попросила о крошечном одолжении: сходить с нею вместе в клинику. Ну и что, если бы его даже узнали? Аборты ведь разрешены, да и сам он всегда считал, что они должны быть разрешены. Он проклинал свою нерешительность.

Он позвонил телефонистке отеля и попросил разбудить его завтра утром, а затем попросил соединить его с Сарой Уильямс — он не знал, в каком номере она остановилась. Ему хотелось предложить ей поужинать вместе — на Харвард-сквер наверняка имеются какие-нибудь заведения, работающие допоздна, особенно субботним вечером. Если попытаться еще раз, может быть, Сара позволит проводить ее в клинику, — и лучше всего поговорить об этом за ужином.

Но телефонистка сообщила ему, что в гостинице не зарегистрирована женщина по имени Сара Уильямс.

— Наверное, она только что выехала, — растерянно предположил Патрик.

Послышался тихий перестук пальцев по клавиатуре компьютера В новом столетии, подумал Уоллинг-форд, наверно, это будет последнее, что человек услышит перед смертью.

— Извините, сэр, — сказала телефонистка, — но никакая Сара Уильямс у нас не останавливалась!

Уоллингфорд не очень-то и удивился. Позднее он позвонил на факультет английского языка и литературы Смит-колледжа и тоже не слишком удивился, узнав, что никакого преподавателя по имени Сара Уильямс там нет. Она, может, и говорила как настоящий адъюнкт-профессор, когда они обсуждали «Стюарта Литтла», и даже, возможно, действительно преподавала в Смит-колледже, но звали ее вовсе не Сара Уильямс.

Впрочем, кем бы она ни была, но мысль о том, что Патрик обманывает с нею другую женщину — или что какая-то другая женщина, с которой он близок, считает себя обманутой, — явно выбила ее из колеи. Возможно, она и сама кого-то обманывала, хотя, скорее, обманывали ее. История с абортом казалась Уоллингфорду вполне правдоподобной, равно как и страх этой женщины, боявшейся за своих детей и внуков. Единственный раз ему показалось, что голос ее звучит чуть неуверенно — когда она назвала свое имя.

Уоллингфорда это порядком расстроило: видимо, он превратился в такого типа, которому ни одна порядочная женщина своего настоящего имени не назовет. Раньше он никогда так о себе не думал.

Прежде, когда у него еще было две руки, он и сам не раз забавлялся, называя себя вымышленными именами. Например, с такими женщинами, которым ни один мужчина не станет говорить, как его зовут. Но после нападения львов притворяться стало невозможно — разве что выдавать себя за Пола О'Нила.

Чтобы не оставаться наедине с подобными мыслями, Патрик включил телевизор. Политический комментатор — люди этой профессии всегда поражали Патрика замечательной интеллектуальной способностью, каковая именуется «задним умом крепок», — разглагольствовал на тему «а что, если бы…» по поводу трагически оборвавшейся жизни Джона Ф. Кеннеди-младшего. Фарисейская важность комментатора полностью соответствовала лицемерности его основного утверждения: дескать, Кеннеди-младшему во всех отношениях «было бы лучше», если бы он не последовал совету своей матери и все-таки стал кинозвездой. (Как будто он не мог погибнуть в авиакатастрофе, будучи актером!)

На самом деле мать Кеннеди-младшего не одобряла желание сына стать актером, но самоуверенность этого политического комментатора не имела границ. И уж верхом глупости было утверждать, что прямой путь к посту президента лежал через Голливуд! Патрик считал, что эта «голливудская теория» имеет двойную цель: во-первых, комментатор хочет утвердить всех в мысли о том, что молодому Кеннеди следовало пойти по стопам Рональда Рейгана, а во-вторых, хочет доказать, что Джон Ф. Кеннеди-младший только и мечтал о президентстве.

Патрик выключил телевизор. Лучше уж оставаться со своими тревогами и сомнениями. Но в темноте радостно, как старый друг, поджидала недавно родившаяся идея: устроить так, чтобы его выгнали с работы. И все же ему не давала покоя другая мысль: неужели он, Патрик Уоллингфорд, действительно превратился в человека, чье общество женщина может разделить только на условиях анонимности? Ведь это влекло за собой еще одну мысль: может, все-таки перестать сопротивляться Мэри и переспать с нею? (Уж Мэри-то, во всяком случае, не будет настаивать на своей анонимности.)

В общем, три новые идеи вспыхнули перед ним во мраке, отвлекая от раздумий об одиночестве немолодой женщины, которая не хотела делать аборт, но смертельно боялась рожать еще одного ребенка. Конечно же, ему не было никакого дела до этой женщины и ее аборта; собственно, кроме нее самой, никому не было до этого дела. Решать следовало ей.

А что, если она вовсе и не беременна? Может, у нее просто живот такой выпуклый, и все? Может, ей просто нравится развлекаться по субботам в отелях с незнакомыми мужчинами? Может, это всего лишь игра, актерство?..

Патрик прекрасно разбирался в актерстве — он сам все время актерствовал.

— Спокойной ночи, Дорис. Спокойной ночи, мой маленький Отто, — прошептал Уоллингфорд в темноту гостиничного номера. Эти слова спасали его от актерства.

Почти вся неделя была заполнена экзальтированной публичной скорбью, а Уоллингфорд тем временем лихорадочно готовился к визиту в домик на озере в штате Висконсин, мечтая провести уик-энд вместе с миссис Клаузен и Отто-младшим. Вечерний эфир в пятницу, неделю спустя после гибели одномоторного самолета Кеннеди-младшего, должен был стать для Патрика последним перед поездкой на север. Он хотел отправиться в Висконсин тем же вечером, однако лететь ему предстояло в субботу утром — до этого ни одного подходящего рейса, с которого он мог бы пересесть на местный самолет до Грин-Бея, так и не подвернулось.