У тех, кого жалеют, могут возникнуть достаточные основания для того, чтобы заподозрить, что к ним относятся без уважения, поскольку поводом для жалости, как правило, являются беспомощность и беззащитность. Если человек сохраняет контроль над собой, он не вызывает жалости даже в случае крайней нужды. Жалость достается тем людям, кто утратил значимые источники для сохранения подобающей самооценки до той степени, за которой у человека не остается средств для защиты самоуважения.

Ницше, этот проницательный критик жалости, утверждает, что это чувство направлено к животной природе Человека, к тому общему, что остается между человеком и зверем. Жалость не опирается только на человеческое в человеке. Ты испытываешь к человеку то же самое чувство жалости, что и к страдающему животному – воющей собаке, жалобно мяукающему от голода коту, к воробью, запертому в клетке. Короче говоря, жалость есть прежде всего отклик на физическое страдание. Когда бедный человек становится объектом сентиментального чувства жалости, он превращается в воплощение невинности, как заарканенная лошадь с печальными глазами. Сентиментальность искажает чувства, представляя свой объект воплощением невинности, лишенным собственной воли и личностных черт. Жалость плоха в том числе тем, чем плоха сентиментальность: обе ведут к этическому искажению своего предмета.

Английские слова piety и pity, «добродетель», понятая как стремление делать добрые дела, и «жалость» происходят от одного и того же латинского слова pietas, но обладают разной семантикой. Piety есть чувство религиозное, в котором кроется безусловное обязательство перед другим человеком (особенно перед страдальцем), проистекающее из факта искренней веры. Религия уверяет нас в том, что поистине справедливое общество должно быть основано на добродетели, а не на жалости – на таких обязательствах перед бедными, которые прямо следуют из обязательств Человека перед Богом, а не на снисхождении к падшим. Неспособность Ницше к обладанию этим чувством верующий человек может объяснить недостатками самого Ницше, а не какой-то особенностью чувства.

Понятно, что Ницше не принял бы разграничения между добродетелью и жалостью. Но каковыми бы ни были взгляды Ницше, я взял на себя обязательство обосновать возможность достойного общества исходя из сугубо гуманистических посылок. Достойное общество, основанное на жалости, не соответствует этому требованию.

Подводя итог, можно сказать, что достойное общество пытается положить конец унижению сразу на двух уровнях: оно хочет устранить невыносимое состояние бедности или по крайней мере существенно его смягчить. Кроме того, оно пытается уничтожить бедность, не прибегая к оскорбительному и, весьма вероятно, к тому же еще и унизительному мотиву жалости, чувства, вдохновляющего общество милосердия.

Общество всеобщего благосостояния как унижающее человека

Людвига фон Мизеса трудно назвать сторонником общества всеобщего благосостояния, но он прекрасно отдавал себе отчет в тех элементах унизительного отношения к человеку, которые свойственны обществу милосердия и от которых намерено отказаться общество всеобщего благосостояния:

Мизес тем не менее скептически относится к мысли о том, что замена благотворителей чиновниками государства всеобщего благосостояния сделает кривое прямым. Он говорит о паритете, об отсутствии принципиальной разницы между униженностью нищего в обществе всеобщего благосостояния и в обществе милосердия. Мы попытаемся выяснить, действительно ли состязание между филантропом и бюрократом, между обществом милосердия и обществом всеобщего благосостояния приведет к паритету, или же общество всеобщего благосостояния либо уменьшит, либо усугубит униженное состояние бедняка, характерное для общества милосердия.

Сопоставление филантропа и чиновника как представителей соответственно общества милосердия и общества всеобщего благосостояния предполагает, что общество всеобщего благосостояния по самой своей сути является бюрократическим. Поэтому и претензии к обществу всеобщего благосостояния носят приблизительно тот же характер, что и претензии к свойственному бюрократии потенциалу унижения. Если общество всеобщего благосостояния действительно является бюрократическим по самой своей природе, мне нет необходимости повторять все то, что уже было сказано выше об унижающих качествах бюрократии. Все сказанное в равной степени относится и к обществу всеобщего благосостояния.

Мы уже выяснили, что между социальным перераспределением и бюрократией с необходимостью существует связь. Общество всеобщего благосостояния пытается исправить положение инвалидов, стариков, безработных и бедных, не прибегая при этом к рыночным механизмам. Для этого необходим чиновничий аппарат, не регулируемый рынком и не зависящий от его поддержки. Этот аппарат несет ответственность за предоставление услуг и переадресацию средств нуждающимся. Таким образом бюрократия оказывается встроена в структуру общества всеобщего благосостояния. Термины «бюрократия» и «чиновничий аппарат» вызывают в памяти картину системы, которая сплошь состоит из офисных работников, которые сидят за столами и пьют кофе в рабочее время. Но люди, которые в обществе всеобщего благосостояния оказывают помощь нуждающимся, в реальности выглядят очень по-разному: это сиделки, социальные работники и так далее. Конечно, это относится только к тем случаям, когда общество всеобщего благосостояния само оказывает все необходимые услуги и не состоит целиком из чиновничьего аппарата, который переводит бедным деньги для того, чтобы те покупали необходимые им услуги на рынке. Общество всеобщего благосостояния, предоставляющее ограниченный спектр услуг, совсем не обязательно урезает те суммы, которые выделяет нуждающимся. В подобном обществе применимость понятия бюрократии сокращается до самого узкого из возможных смыслов и включает в себя только госслужащих. Общество всеобщего благосостояния, которое основано исключительно на перераспределении средств, обладает более ограниченным бюрократическим аппаратом, но и оно не в состоянии обойтись совсем без бюрократии.

Помимо тезиса о том, что главная проблема общества всеобщего благосостояния заключена в его бюрократической природе, которая отрицательно влияет на самоуважение людей, получающих помощь, к этому обществу есть и другие претензии. Главная – касательно аспектов, связанных с унижением, – состоит в том, что это общество ограничивает автономию нуждающихся. Оно превращает их в паразитов, попавших в наркотическую зависимость от общественных средств и более неспособных рассчитывать на самих себя. С точки зрения нуждающихся, деньги, приходящие от социальных служб, это легкие деньги. За них не приходится работать, так что люди оказываются серьезно мотивированными на то, чтобы и дальше сохранять зависимость от социальных служб, вместо того чтобы попытаться встать на ноги. Поскольку они уже прошли через опыт унижения, приняв зависимость от социальных служб, они бывают не прочь получать дивиденды со своего унижения.