А потом были ночи — и сны. Различные сны. Воздержание давало о себе знать. Вместо загадок ведьмачьей легенды Кондвирамурсе снился Король–Рыбак в самых разнообразных ситуациях, начиная от предельно неэротичных и кончая эротически экстремальными. В предельно неэротическом сне Король–Рыбак волок ее на леске за лодкой. Греб медленно и отупело, так что она погружалась в воду, тонула, задыхалась, и к тому же ее раздирал на части жуткий страх — она чувствовала, что от дна озера отрывается и взмывает к поверхности нечто жуткое, что–то такое, что жаждет заглотить тянущуюся за лодкой наживку, коей была она. Это «нечто» уже вот–вот должно было схватить ее, но тут Король–Рыбак сильней налегал на весла, утягивая ее за пределы досягаемости челюстей невидимого хищника. Она захлебывалась и просыпалась.

Во сне недвусмысленно и экстремально эротическом она стояла на коленях на дне раскачивающейся лодки, перегнувшись через борт, а Король–Рыбак держал ее за шею и «прочищал» с великим запалом, бурча при этом, хрипя, отхаркиваясь и сплевывая. Несмотря на физическое удовлетворение, Кондвирамурса чувствовала перекручивающий внутренности ужас — что будет, если Нимуэ их прихватит? Неожиданно в воде озера возникало расплывчатое и искаженное яростью лицо маленькой чародейки, и адептка просыпалась вся в поту.

Тогда она вставала, отворяла окна, захлебывалась ночным воздухом, лунным светом, наплывающим от озера туманом.

Потом ложилась и продолжала снять дальше.

* * *

У башни Inis Vitre была терраса, опирающаяся на столбы и нависающая над озером. Вначале Кондвирамурса не обращала на это обстоятельство внимания, однако в конце концов стала задумываться. Странная терраса — совершенно недоступная. Ни одно известное ей помещение не имело сюда выхода.

Понимая, что жилища чародеек не могут обойтись без таких тайных аномалий, Кондвирамурса не задавала вопросов. Даже когда, прогуливаясь по берегу озера, замечала глядящую на нее с террасы Нимуэ. Террасы, недоступной, видимо, только для непосвященных.

Возмущенная тем, что ее считают простофилей, она обиделась и повела себя так, будто ничего не случилось. Однако вскоре «страшная тайна» перестала быть таковой. Это произошло после того, как на нее снизошла череда снов, активированных акварелями Вильмы Вессели. Увлеченная, по–видимому, одним из фрагментов легенды, художница посвятила все свои произведения Цири и Башне Ласточки.

— Странные у меня бывают после этих картинок сны, — посетовала Кондвирамурса на следующее утро. — Я сню… картинки. Все время одни и те же картинки. Не ситуации, картинки. Цири на зубцах башни… Неподвижная картинка.

— И ничего больше? Никаких ощущений, кроме зрительных?

Нимуэ, конечно, знала, что такая способная сновидица, как Кондвирамурса, снит всеми органами чувств — воспринимает сны не только зрительно, как большинство людей, но также слухом, обонянием, осязанием и даже… вкусом.

— Ничего, — покачала головой Кондвирамурса. — Только….

— Ну–ну…

— Мысль. Упорная мысль. Что над тем озером, в той башне, я вовсе не хозяйка, а узница.

— Пойдем со мной.

Как Кондвирамурса и полагала, выйти на террасу можно было только из личных комнат чародейки, чистеньких, ухоженных, пахнущих сандалом, миррой, лавандой и нафталином. Надо было воспользоваться маленькой потайной дверью и винтовой лестницей, ведущей вниз. Лишь после этого можно было попасть куда следовало.

В комнате в отличие от остальных помещений на стенах не было ни панелей, ни обоев, простая побелка, а потому здесь было светло. Свет вливался и сквозь огромное трехстворчатое окно, вернее, остекленные двери, ведущие прямо на террасу, что нависла над озером.

Единственными предметами мебели в комнате были два кресла, огромное зеркало в овальной раме красного дерева и что–то вроде стойки с поперечным горизонтальным плечом, на котором, касаясь фестонами пола, висел гобелен размером пять на семь футов.

Скальный обрыв над горным озером. Замок, утопленный в склон обрыва, словно часть каменной стены. Замок, который Кондвирамурса хорошо знала по многочисленным иллюстрациям.

— Цитадель Вильгефорца, место заключения Йеннифэр. Здесь завершилась легенда.

— Верно, — с деланным равнодушием подтвердила Нимуэ. — Здесь завершилась легенда, по крайней мере в ее известных версиях. Мы знаем именно эти версии, поэтому нам кажется, будто мы знаем финал. Цири сбежала из Башни Ласточки, где, как ты выснила, она была в заточении. Убежала, когда сообразила, что с ней намерены сделать. Легенды приводят множество вариантов ее бегства…

— Мне, — перебила Кондвирамурса, — особенно нравится та, в которой говорится о бросании за спину предметов. Гребня, яблока и носового платка. Но…

— Кондвирамурса!

— Прости.

— Версий бегства, как я уже говорила, множество. Но до сих пор не совсем ясно, каким образом Цири из Башни Ласточки попала прямо в замок Вильгефорца… А ты никак не можешь выснить Башню Ласточки? Попытайся выснить замок. Внимательнее приглядись к гобелену… Ты меня слушаешь?

— Зеркало… Оно магическое, да?

— Нет. Я выдавливаю перед ним прыщи.

— Прости.

— Это зеркало Хартманна, — пояснила Нимуэ, видя сморщенный нос и надутые губы адептки. — Если хочешь, загляни. Но, пожалуйста, будь осторожна.

— А правда ли, — спросила дрожащим от возбуждения голосом Кондвирамурса, — что через Хартманна можно перейти в другие…

— Миры? Конечно. Но не сразу, не без подготовки, медитации, концентрации и множества других действий. Советуя тебе быть осторожной, я имела в виду нечто другое.

— Что именно?

— Зеркало действует в обе стороны. Из Хартманна в любой момент может что–нибудь выйти.

* * *

— Знаешь, Нимуэ… Когда я смотрю на гобелен…

— Ты снила?

— Снила. Но странно. С высоты птичьего полета. Я была птицей… Видела замок снаружи. Но не могла в него проникнуть, Что–то не давало, перекрывало доступ.

— Смотри на гобелен, — приказала Нимуэ. — Смотри на Цитадель. Смотри внимательно, сосредоточься на каждой детали. Концентрируйся сильно, глубоко, врежь это изображение в память. Я хочу, чтобы во сне ты туда вошла. Попала внутрь. Очень важно, чтобы ты туда вошла.

* * *

Снаружи, за стенами замка, судя по всему, бушевала прямо–таки адская метель, в камине огонь так и гудел, быстро пожирая поленья. Йеннифэр блаженствовала в тепле. Ее теперешняя «келья» была, правда, в тысячи раз теплее той мокрой дыры, в которой она провела, пожалуй, месяца два, но все равно и тут у нее зуб на зуб не попадал. Там она полностью потеряла счет времени, да и потом никто не торопился сообщить ей дату, но она была уверена, что на улице зима, декабрь, может, даже январь.

— Ешь, Йеннифэр, — сказал Вильгефорц. — Ешь, не стесняйся.