И Наргис почти сдалась, почти обмякла на постели, ненавидя себя и понимая, что в едином шаге от гибели, но ее пальцы вдруг уткнулись кончиками во что-то твердое и восхитительно холодное! Истинное спасение в окружившей ее ненавистной жаркой томности!

– Кто ты… – прошептала она, делая вид, что вот-вот покорится. – Разве я непристойная девка, чтобы уступить, не зная даже имени? Я не клялась тебе…

– О, еще как клялась, мой изумруд, – отозвался незнакомец бархатистым смешком, и рука его стала вдруг жесткой, ладонь сгребла полурасплетенную косу Наргис, притиснула ее голову к подушке. – И мне будет очень трудно простить тебе эти клятвы, – сказал он голосом, в котором больше не было сладости, один лишь свинцовый гнев. – Быстро же ты забыла. А это еще что…

В его голосе послышалось удивление, и хватка на мгновение ослабла. Понимая, что другой возможности не будет, Наргис изо всех сил рванулась, выдернув волосы из чужой руки, откатилась по постели и упала с ее края. Вскочила, выставив перед собой кинжал! Растрепанная, полуголая и босая, забывшая о приличиях, разъяренная, словно раненый дикий зверь… Темная фигура, слабо очерченная лунным светом из окна, только глянула в ее сторону.

А потом незнакомец протянул руку, и роза, стоящая на подоконнике в фарфоровой вазе, поднялась в воздух и проплыла мимо Наргис, будто ее нес кто-то невидимый.

– Как любопытно, – тихо и очень холодно сказал незнакомец, взяв цветок двумя пальцами и повертев его перед глазами. – Кто это у нас такой умелый? И настолько наглый, чтобы заглядываться на чужих невест? Хочет стать седьмым твоим женихом, повенчавшимся со смертью? Это несложно устроить.

Он повернулся к Наргис, которая сдернула с кровати покрывало и судорожно куталась в него, и пугающе вкрадчиво спросил:

– Скажи, изумруд мой, чей это подарок?

Больше всего Наргис жалела сейчас, что в женских спальнях не бывает развешанного по стенам оружия. Даже у Надира настенные ковры были украшены саблями и мечами, хоть братец их в руки никогда не брал. А ей, девушке, положен только «страж чести» с лезвием длиной в ладонь, который можно сунуть под подушку. Но его рукоять придавала достаточно уверенности, чтобы Наргис вскинула голову и молча всмотрелась в скрытый густой тенью облик незнакомца. Впрочем, незнакомца ли? Раз он говорит, что Наргис известно его имя…

А еще ей казалось, что голос незваного гостя ей знаком! Бывает, что видишь или слышишь одно, а вспоминается что-то другое, на первый взгляд вроде бы совсем не связанное.

– Я спросил тебя, любовь моя, – еще ласковей напомнил ненавистный мерзавец. – Изволь ответить. Или мне придется тебя наказать. Не смотри на дверь, никто в доме тебя не услышит. Да и во всем городе, пожалуй. И не думай, что эта смешная игрушка поможет.

Отведя взгляд от лица Наргис, он глянул на кинжал в ее руке – и Наргис, вскрикнув, выпустила мгновенно раскалившуюся рукоять.

Поднесла обожженные пальцы к губам, прижала, пытаясь заглушить болью желание закричать, кинуться к двери, в окно – куда угодно, лишь бы прекратился этот затянувшийся кошмар.

– Больно? – участливо осведомилась тварь в человеческом облике. – Прости, любовь моя. И не заставляй меня делать тебе еще больнее. Ну, кто он?

Наргис лихорадочно подбирала ответ, понимая, что ни в коем случае нельзя выдавать Раэна. Но что же сказать? Говорят, что маги чувствуют ложь.

– Эту розу… – начала она дрожащим голосом, изо всех сил показывая, как испугана. – Дал мне человек, приехавший от дяди. Он передал письмо и дал мне цветок!

Вот так, это не ложь. Точнее, ложь, но прикрытая правдивыми словами, в точности как в сказках о темных дэвах и джиннах!

– О, так это господин наиб изволил обеспокоиться? – хмыкнул незнакомец и дунул на розу.

Роскошный алый цветок, за прошедшие дни не уронивший ни лепестка и не утративший ни частицы атласной сияющей красоты, мгновенно потемнел и пожух, осыпавшись на ковер подобием пепла. Наргис только всхлипнула, давя подступающие к горлу слезы. Это было… подло! Да за одно это она бы возненавидела гнусную тварь, решившую, что может распоряжаться здесь по праву силы!

– Тебе не нужны чужие обереги, радость моя, – улыбнулся, судя по голосу, незнакомец. – Пока я тебя люблю, ничто не причинит вреда моей невесте.

Оберег? Так это была не просто безделушка, а что-то, способное помочь? Уж не потому ли сегодня Наргис в силах хотя бы отбиваться?! О, если так…

Она поспешно отвела взгляд, ужаснувшись, что выдаст вспыхнувшую надежду, но незнакомец одним гибким спокойным движением соскользнул с постели и оказался рядом с Наргис, так близко, что она бы отпрыгнула – но позади была лишь стена.

– Если ты любишь своего дядюшку, изумруд мой… – тихо и бесстрастно сказал мужчина. – Своего брата, подруг, служанок… Да кого угодно! Пусть этот кто-то никогда не встает между нами ни словом, ни делом, ни помышлением. Иначе участь этого глупого цветочка, сгоревшего в одно мгновение, покажется ему завидной. Ты поняла, мой нарцисс?

Наргис судорожно кивнула и тут же зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Последние слова… Ее уже несколько раз сегодня назвали нарциссом, и каждый раз она чувствовала неладное, но не осмеливалась, просто не могла поверить! Этот голос, певуче выговаривающий «нарцисс», она знала! Но… Нет же! Так не бывает! Нет!!!

– О, я вижу, ты меня узнала, моя радость, – сказал бывший незнакомец и сделал еще шаг, так что тени, оставшись позади, будто сползли с его лица. – Наконец-то. Больше не ошибайся…

– А… лед… дин… – прошептала Наргис непослушными чужими губами.

Это был он, и прошедшие несколько лет лишь добавили ему красоты – властной, хищной и взрослой мужской красоты. Плечи стали шире, и роста прибавилось, кожа потемнела… Но синие глаза под изогнутыми, словно крыло ястреба, бровями остались такими же, только сверкали теперь ледяной надменностью. Это был он… и не он!

– Аледдин… – безнадежно простонала Наргис, падая в бездонную черную глубину отчаяния.

Ее счастье, ее возлюбленный жених не мог поступить с ней так. Значит, он умер, и темная загробная тварь пришла в его обличье!

Боль обожгла ей щеку. Наргис недоуменно поднесла к ней ладонь, не в силах поверить, что впервые в жизни получила пощечину. Тронула загоревшуюся кожу кончиками пальцев, посмотрела на Аледдина… Все было словно в тумане, вот и черты его лица смазались, показавшись незнакомыми…

– Ты все-таки ошиблась, любовь моя, – с жуткой ласковостью прозвучал знакомый и неизвестный одновременно голос. – Я не он. И не дай тебе боги еще раз нас перепутать. Аледдин – мое отражение. Отвратительное в своей слабости и слабое в попытках меня изобразить. Я Джареддин, изумруд мой. Джареддин ир-Джантари, старший из нас, что бы ни болтали досужие языки. А ты – моя возлюбленная невеста и будущая жена.

– Никогда, – прошипела Наргис, все-таки отскакивая назад и хватая вазу с подоконника. – И вправду не понимаю, как могла вас перепутать! Ты тварь! Подлая, злобная, мерзкая тварь! Твой брат еще жив! И пусть боги его сохранят, а ты… ты… Убирайся! Вон из моего дома, чудовище! – кричала она, не думая, услышат ли в доме. – Ненавижу!