1979 г, 15 марта

Москва

Ночь приносит облегчение

Водитель высадил нас на Варшавке, на перекрёстке с улицей Подольских Курсантов – примерно там, где в моё время будет станция метро «Пражская». Одиннадцатый час, и такси пришлось ловить довольно долго. Аст уже сомлел в тепле салона и, не скрываясь, цеплялся за меня. Я держался на одной силе воли – если повалимся на улице, сердобольные граждане вызовут «Скорую» или милицию, и тогда – каюк.

Обошлось. Загружая в багажник грязные, все в подземной пыли, рюкзаки, подумалось – не зря, всё же, мы слазили тогда за денежной захоронкой. Вот и пригодилось, хороши бы мы были сейчас в общественном транспорте.

Миладке позвонили из автомата, на углу её дома. Где вы, благословенные времена мобильников… И – невероятное, сказочное везение! – она одна, предки убыли в на дачу к знакомым, на шашлыки по случаю какого-то юбилея, и вернутся только завтра. Дом – панельная двенадцатиподъездная кишка-пятиэтажка, без лифта, и Аст долго, мучительно карабкается по лестнице, гневно отвергая попытки подставить ему плечо. Между третьим и четвёртым этажами он, наконец, сдаётся и повисает у меня на шее. В таком виде мы и предстаём перед распахнувшей дверь одноклассницей.

Всё-таки, настоящая еврейская женщина – это страшная сила, даже если ей всего пятнадцать, и она не знает ни слова на идише. Мы с Астом умыты, загнаны на кухню, обруганы, на чём свет стоит, напоены обжигающим чаем с лимоном, накормлены бутербродами с «Любительской» колбасой. Серёга сидит, голый по пояс и мужественно терпит, пока Миладка, шипя что-то себе под нос, обрабатывает рану. Рядом, на полу – медицинский никелированный тазик, в который живописно набросаны куски окровавленной марли и ваты. Милка, словно настоящий хирург, промакивает рану марлевым тампоном, прихватив его длинными никелированными щипцами с загнутыми кончиками. Прочие блестящие штуковины, – какие-то крючки, лопатки, ножницы – аккуратно разложены на вафельном полотенце и наводят на мысли о пыточной камере. Точь-в-точь, как в подвалах таллиннского гестапо из сериала «Вариант „Омега“».

Щипцы громко брякнули о дно тазика. Миладка полила рану чем-то из пузырька – Аст дёрнулся, но усидел. Сложенная стерильная салфетка, обильно покрытая пахучей мазью – на рану, поверх неё повязка. Крови не видно, ни на коже, ни на марле.

– Ну, вот, готово.

Миладка выпрямилась, вытирает руки куском марли.

– Может, теперь объясните, что с вами стряслось? Только не надо врать, что случайно забрели на стройку и напоролись на арматуру. Рюкзаки ваши я видела, и чем от вас пахнет – тоже понятно.

– И чем же? – задаю заведомо идиотский вопрос.

– Порохом, вот чем! Папа ездит иногда на стенд, потом дома чистит ружьё. Нанюхалась. И пулевое ранение, касательное, от обычной царапины отличить могу. У мамы в учебнике по военно-полевой хирургии есть фотографии. А одна – так в точности, как у тебя, Серёжа.

Мы с Астом потупились. Действительно, что ту скажешь?

Миладка уловила нашу слабину, и продолжает:

– В общем, братья-разбойники, рассказывайте, во что вы влипли.

– А то – что? – сощурился Аст.

…наивный чукотский… то есть, московский юноша…

– А то я вашим мамам позвоню – ожидаемо заканчивает Милка. – Вот прямо сейчас.

Серёга беспомощно глядит на меня – вся его решимость спорить и протестовать рассеялась, как дым.

Развожу руками – «а я-то что могу?..»

– Так я жду!

Она стоит, уперев кулаки в пояс и нетерпеливо постукивает ножкой в пушистом махровом тапке. Про себя отмечаю, что короткий халатик, едва до середины бёдер, ей очень даже идёт. Или это мысли альтер эго? Алло, уймись, нашёл время…

– Видишь ли, Милада… – начинаю. – мы действительно попали в одну историю, и не хотелось бы, чтобы о ней узнал кто-то ещё…

За пять минут выдаю более-менее стройную версию о кладе в катакомбах, демонстрирую в качестве доказательства «Коровин» и купюры, найденные на трупе «спецотделовца».

– …а потом появились какие-то типы с ружьями, и стали в нас палить. Ну, мы отстреливались, Аста вот зацепило…

Версия зияет прорехами, в каждую их которых запросто въедет давешний «ПАЗик». Но нашей «следовательнице», по счастью, не до того, чтоб ловить клиентов на противоречиях.

– И что вы собираетесь делать дальше? Рану-то я обработала, но всё равно придётся идти к врачу. А он сразу всё поймёт. У них, что в «Скорой», что в травмпунктах, строжайшие инструкции: при травмах с подозрением на насильственный характер, и уж тем более, пулевых – немедленно давать телефонограмму в милицию.

– Да я в курсе… – чешу в затылке. – Послушай, а без врача никак? Шить, вроде, незачем, а ты потом ещё разок обработаешь, а? Ну, или сколько там потребуется?..

– А матери что он скажет? – сощурилась Миладка. – Она-то уж точно заметит, что рука перевязана…

– Соврёт чего-нибудь. – отвечаю. – Да вот хоть твоя версия насчёт стройки – вполне сойдёт. Скажем, что испугались, побежали к тебе, а ты обработала.

Мысль она подсказала действительно дельную. С тех пор, как в 73-м году внутри нашего квартала стали строить «экспериментальные» башни-семнадцатиэтажки, получившие прозвище «лебеди» (по прототипу, возведенному где-то в районе метро «Водный стадион»), количество травм, а то и несчастных случаев среди местной детворы резко пошло вверх. Не далее, как этой осенью мальчишка из четвёртого класса погиб, лазая по стройке. Напоролся бедром на арматурину – пока сняли, пока дозвались взрослых, истёк кровью. Помнится, в рекреации первого этажа висел портрет с траурной лентой, а матери страшными голосами внушали нам, раздолбаям: «ни шагу на стройплощадки!» И сулили за ослушание ремень. С очевидным, впрочем, результатом…

– Ты ещё и меня хочешь приплести? – взвилась Миладка. – Вот спасибо!

– Ну, Мил… заканючил я. – Помоги, а то нам ваще вилы! А тебе его мама поверит, она тебя любит…

Что верно, то верно: в последние полгода наша троица (четвёрка, если считать Катюшку Клейман) стала у Серёги дома частыми гостями. И к Миладке его мама действительно относилась с особым трепетом, уж не знаю, почему.

Сопротивлялась Миладка недолго – видимо сказалось обаяние скромных героев, только что из зловещего подземелья, окровавленных, пропахших порохом.

– Хорошо. Но, чтоб уговор – больше в такие дела не лезете.

Одновременно киваем. Конечно-конечно, в такие дела не полезем, у нас, судя по всему, покруче намечаются…

Миладка скептически хмыкает и ставит передо мной телефон – красный, плоский, с логотипом рижского завода бытовой электроники на верхней панели.

Завтра, с утра, посмотрю рану, перевяжу ещё раз. А сейчас – звоните родителям, говори, что заночевал у друзей. Потом Серёжка.

– У друзей? – туплю. – В смысле, у тебя?