— Зачем пожаловал? — осведомился первый, скинув с плеч парадный китель с аксельбантами. — Смерти ищешь?

Это был Тимур Гаров. Горбоносый, смуглый, с огромными черными глазами навыкате — похожий на легендарного горского князя Аджибея. Один из лучших фехтовальщиков Гильдии, блестящий специалист по ядам и противоядиям. И вот он здесь — среди «вольников», а значит, мой смертельный враг.

— Чего вы ждали? — вопросом на вопрос ответил я. — Детей не жалко?

— Опоздали малость, — буркнул второй, Игнат Мостовой, еще один и-чу из старой команды моего отца. Он тоже остался в одной рубахе — приготовился к схватке. — Зато ты очень спешил…

Фигура Геркулеса. Медвежьей силы и скорости человек — чемпион губернии по рукопашному бою и вольной борьбе. Прямой, честный до неправдоподобия, а главное, наидобрейший. Много лет он вел начальные классы в каменской школе и-чу, и всякий раз ученики с первого дня буквально влюблялись в него. Как он оказался в этой компании — ума не приложу.

«Дело нечисто, — обожгло меня до самого нутра. — Нечисто дело! Кос-мо-се!!! Как остановить?! Как, пока не поздно?!» И тут я совершил поступок, не отрывая глаз от блистающих в свете люстр обнаженных клинков, я швырнул на пол свой обагренный кровью меч и сказал:

— Подождите, ребята. Вникните в мои слова. Нас предали.

Я использовал специальную интонацию, которой Истребителей Чудовищ обучают в Академии. Они обязаны были меня выслушать.

Меч еще долго звенел у меня под ногами. Мы трое молчали. Я закаменел в ожидании разящего удара. Лица у и-чу были сосредоточенные, они проверяли меня. Но я не врал, даже на золотник не хитрил, и это было легко обнаружить.

Гаров и Мостовой отмякли.

— Мы слушаем, — ответил за двоих Игнат. Оба кинули мечи обратно в ножны. — Что ты имеешь в виду?

Сердце мое забилось снова. Надо было спешить — ворвется сюда кто-нибудь и начнет стрелять-рубить, а уж потом мозговать ситуацию. И я заговорил, спеша и потому спотыкаясь:

— Назар не мог по своей воле… стравить и-чу. Я уверен. Кто бы ни победил в войне… Гильдия ослабнет десятикратно. Назар — не предатель. Назар — под контролем.

— Что ты несешь?! — поразился Мостовой. А Гаров, судя по выражению лица, все понял.

— Его сознанием завладели. — Я перестал спотыкаться. — Губернский Воевода — пост высокий, но не гарантирует безопасности. Пяток младших логиков, вместе войдя в транс, способны крепко его прижать. Я знаю такие случаи. Отец рассказывал…

Мостовой не верил, и я продолжал, хотя любая секунда могла оказаться для меня последней.

— Великий Логик фон Манштейн попал под контроль белого мага Циссимуса, которого наняло семейство речных певунов. Ему обещали философский камень, и Циссимус нарушил священную клятву. С помощью чар соблазнил жену Манштейна, и она, околдованная, выдала ему тайное имя мужа.

— Некогда болтать! — рявкнул Тимур Гаров. — Сами все выясним. Нужно объявить перемирие. А потом…

Он не договорил. Раздирая надвое мир, оглушительно хлопнул выстрел, и Тимур ничком повалился на зеркальный паркет.

— Не стрелять!!! — истошный крик вырвался из меня, ободрав горло. — Не стреля-ять!!!

Стрелок меня не слышал. Я хотел сунуться под назначенную Игнату Мостовому пулю. Не успел. Игнат покачнулся, приняв грудью порцию свинца, но удержался на ногах.

— Разбе… — Вторая пуля попала в лоб.

Он обрушился на паркет, казалось содрогнув всю залитую кровью Блямбу. Я увидел стрелка, показавшегося из-за угла стены, и цапнул свой лежащий на полу меч. Я взмахнул рукой сколь есть силы, швырнув меч в стрелка. Клинок полетел, вращаясь, как пропеллер.

Стрелок с лицом, закрытым черной, с прорезями для глаз шерстяной шапочкой, одетый в спецкостюм скрадывания, не ожидал моего броска и успел только вскинуть карабин, защищая грудную клетку. Клинок прошел ниже приклада и, вонзившись в живот, рассек позвоночник. Подкосились ноги, и стрелок без единого звука осел на пол.

Рядом никого не было. Вдалеке, в начале коридора, шла яростная рубка. Я еще не знал, что это ворвавшиеся в здание алтайцы расправляются с ротой курсантов и-чу.

Подскочив к убитому, я сорвал с него черную шапочку. Длинные русые волосы хлынули из-под нее как вода. Ох! Дрожащей рукой я убрал упавшие пряди с лица. И мне вдруг показалось, что я предчувствовал этот кошмар. Господи! Господи!..

На меня смотрела Сельма. Она была еще жива, но не могла шевельнуться. Такой красивой я ее никогда не видал. А ведь утром сестра выглядела постаревшей лет на пятнадцать — потухший взор, бледное, синеватое лицо, черные круги под глазами, морщины у рта и глаз…

— Зачем? — спросили мои губы, не шевельнувшись. — Зачем ты стреляла?

— Зачем? — спросили ее глаза, и две слезинки выкатились из их уголков к крыльям носа. — Зачем ты меня убил?

Я не знал, что ответить, но и молчать не было сил. Я опустился на колени, продолжая безмолвный диалог:

— Почему вы так жестоки?

— Я любила его.

Тридцатилетняя Сельма, старшая из моих сестер, уже отчаялась устроить свою судьбу. Встреча с Ладиславом Мадьяром в одночасье все изменила.

История их отчаянной любви была коротка. Ладислава зарубили вчера в полночь, на пороге снятого им в Каменске дома. Неизвестно кто. И наша Сельма, обнимая окровавленное тело своего мужа, глядела вдаль и что-то шептала, шептала. Я не мог разобрать ни слова. А сегодня она вдруг появилась в моем штабе — собранная, напряженная, страшная лицом. Я подумал было, что надо отправить ее в Кедрин, но неотложные дела подхватили меня и понесли. Я забыл о сестре. И вот мы встретились вновь…

Я хотел сказать ей: «Ты убила невиновных», но не было сил так больно ударить ее на пороге смерти.

— Ты поправишься, — сказал я. — Сейчас поедем в больницу…

— Они невиновны? — спросили ее глаза. Как видно, голос мой сфальшивил.

Я молчал. Все, что я ни скажу сейчас, будет во зло. Однако молчать было нельзя. Мне казалось, только наш разговор держит Сельму в этом мире, не дает ей ускользнуть навсегда.

— Нас предали, — наконец выдавил я. — Командиры «вольников» со мной согласились.

— Жаль… — Ее дыхание остановилось. Я прижал к себе невесомое тело Сельмы. Душа ускользнула…

Внезапно я обнаружил, что за моей спиной застыли алтайские лучники, прибывшие к нам на помощь с Катуни. Воины, не ведающие страха и сомнений, с лицами, вытесанными из горного камня, и узкими щелками глаз. Великие лучники, не имеющие себе равных, — от Каспия и до Камчатки. Они не знают жалости, не ведают милосердия. Неся смерть, они не испытывают радости — это их единственное умение.

А в теле моей сестры по-прежнему был мой меч. Надо его достать, но тогда и-чу узнают, кто ее убил. И я сказал: