Волк тихо заскулил и оглянулся назад, на лесное укрытие. А потом он опустил голову и быстро метнулся через поле к шедшей по его краю канаве. В канаве было лучше: она пахла влажной гниющей растительностью и еще чуть-чуть – кроликом. Волчьи инстинкты заставили его сделать паузу и проследить запах кролика до его норы. Но голод был не таким сильным, как гложущее чувство потери, которое испытывала личность. Волк быстро побежал по канаве, перешел через ручей и нашел другую канаву, чтобы двигаться дальше.

Примерно в миле от деревни он вышел к мельнице. Он обошел ее так, чтобы ветер дул от нее, а потом медленно пополз к ней. Его била дрожь от яростного конфликта между решением приблизиться и инстинктивным желанием убежать. Сначала по нему ударил удушающий запах муки, потом – запахи свиней, коров и дыма, людей и собак. Потом раздались голоса. Они пугали его, но он подполз еще ближе и лег на брюхо, дрожа и прислушиваясь. Усилия, необходимые для того, чтобы выудить из глубин сознания слова и сопоставить их с искаженным шумом, долетавшим с мельницы, были мучительными и отнимали много энергии. А потом ветер чуть изменился, собака в доме почуяла его и начала громко лаять.

Дверь открылась, собака вылетела на улицу – и резко остановилась, продолжая бешено лаять. За ней последовал мужчина, который нес в руках горящую палку, заменявшую ему факел. Присутствие человека придало собаке храбрости: она рванулась на пару шагов ближе к волку и начала прыгать на месте, злобно подвывая. Волк зарычал, и мужчина его заметил. Он завопил и принялся размахивать своим факелом из стороны в сторону, так что огонь вспыхнул сильнее. Горячие искры испугали волка: он повернулся и побежал. Ни мужчина, ни собака не стали его преследовать, но волк услышал, как новые голоса из дома присоединились к шуму.

Он забежал в ручей ниже запруды, несмотря на то что вода была холодная, прошел несколько шагов по нему, а потом вылез на тот же берег, пробежал вниз по течению, вернулся обратно по собственному следу, потом пробежал несколько шагов вверх по течению и выбрался на противоположный берег. Отряхнувшись, он заполз под какой-то куст, положил голову на лапы и снова попытался сопоставить услышанные им слова с их смыслом. Крик «волк» выплыл из глубины легко. Люди знали о том, что он приходил сюда раньше. Они его ждали. И они будут нападать на него без колебаний. «Опасность! – кричал его инстинкт. – Беги!»

Однако образ Элин в голубой шелковой головной повязке его озадачил. А потом – лицо Элин, улыбающейся ему с постели. Желание заплакать при этом воспоминании и невозможность заплакать были мучительны. Если она сможет его увидеть, если поймет, что она с ним сделала, – конечно же, она смягчится и отдаст то, что украла. Она любила его. Он был уверен в том, что прежде она его любила, даже если сейчас она хочет от него избавиться. Он выскользнул из-под куста по другую его сторону, пробежал вдоль берега и нашел еще одну канаву, которая вела к деревне.

Однако ему все равно было страшно – и благодаря этому он заметил первый волчий капкан раньше, чем попал в него. Он лежал на узкой тропе, которая вела от полей к грязной деревенской улице, и с виду был похож всего лишь на деревянную доску, засыпанную листьями и навозом. Он уже готов был через нее переступить, но он нервничал и потому остановился. На поверхности доски он увидел три небольших квадратика – и эта фигура внезапно совместилась с разумным образом. Деревянная коробка, наполовину закопанная в землю, а на ее крышке – три маленькие опускающиеся дверцы, которые открываются при нажатии. А под дверцами – острые шипы под углом, которые готовы поймать ногу. Он вспомнил, как плотник Мало делал такую, а другой человек – он сам – говорил ему... Его собственные слова потонули. Он не хотел такую, но Мало все равно ее сделал: волки плохие, а ловить их – хорошо.

Он попятился от капкана и попробовал найти другую тропу в деревню. Но оказалось, что все пути, которые он проверял, для него перекрыты. В конце концов ему пришлось войти в деревню по главной улице, где ветер дул ему в бок. В одном из домов, мимо которого он проходил, залаяла собака, и он побежал, щетиня шерсть от страха, – но продолжал встревоженно осматривать землю. И тут он уловил новый запах: свежего мяса. Его инстинкт снова потащил его вперед раньше, чем он успел остановиться. На ветке дерева висела свиная голова – свежая, истекающая кровью. Он остановился, жадно глядя на нее. Но еще одно воспоминание шевельнулось: яма, закрытая ветками, и подвешенная над ней приманка. Он посмотрел на землю – и действительно увидел там ветки, накрывающие яму. С отчаянно бьющимся сердцем он поспешно отошел и выбежал на площадь перед церковью.

Этой ночью колодки пустовали, что успокаивало. Накануне ночью ему потребовалось несколько минут на то, чтобы узнать Кенмаркока, потом было болезненное осознание того, где он сидит, а его испуганный крик ранил еще сильнее. Ему пришлось убежать, не добравшись до цели. Сейчас он побежал дальше, через речку и вверх по насыпи к господскому дому. Еще одна собака начала лаять. Ему следовало спешить.

Через сухой оборонный ров перед воротами был переброшен мост. Звериные инстинкты протестовали против него, и, дойдя до моста, волк остановился. Он боролся с собой, заставил себя поставить на него лапу – а потом бросился вперед и чуть не налетел на закрытые ворота. Он прижал уши к голове и пригнулся у калитки. Все было неправильно. Он не сможет пройти здесь. Он следовал своим человеческим воспоминаниям о том, как надо возвращаться в Таленсак, подавляя волчьи инстинкты, но воспоминания его обманули. Ворота, которые всегда распахивались ему навстречу, были закрыты перед волком, и он не мог попасть внутрь. И здесь ветер дул от него к дому!

В ту минуту, когда он это понял, собаки залаяли. Охотничьи псы, которые когда-то принадлежали ему, теперь требовали его крови. Ответные звуки донеслись из привратницкой у ворот. Голоса скрипели и верещали, искажаясь до неузнаваемости. Он прижался к земле, поскуливая, и попытался их понять. «Поймать», – удалось ему разобрать. «Госпожа. Су в вознаграждение». Поймайте волка, и госпожа заплатит вам су в качестве вознаграждения.

«Милосердие, – подумал он. Слово составилось мучительно медленно. – Милосердие, госпожа. О Боже!»

Но он понял, что милосердия не будет. Мало было отобрать его дом, его земли, его человечность: ей нужна и его жизнь. Мгновение он испытывал такую мучительную боль, что не мог пошевелиться.

Но говорившие на псарне сейчас выпустят эту лающую свору. Он помнил собак. Их цветные образы ворвались в его воспоминания: они бежали за добычей, валили ее на землю, разрывали на кровавые ошметки своими мощными челюстями. Он повернулся и понесся обратно по мосту, промчался вниз по склону и дальше, к обещающему защиту лесу.

Лай собак ночью разбудил Элин, и она лежала без сна еще долго после того, как собаки успокоились. Она представила себе, как волк бродит вокруг частокола, защищающего дом. Она точно знала, что волк ее дожидается. В ее мыслях он стал огромным как лошадь, черным, огненноглазым и полным жестокой ненависти. Он дожидается, чтобы ее убить. Она тихо плакала от горя и страха.

Ей мучительно хотелось, чтобы волк был мертв, но ее пугало то, что может произойти, если это случится. Картина того, как волчья шкура слезает с тела Тиарнана, преследовала ее. Что сделают крестьяне, если узнают, что она совершила? Она представила себе, как мрачное презрение на их лицах сменяется звериной яростью.