— Вы хотите сказать, — задумалась она, — что бы ни случилось, мы не потерпим поражение?

— Угу.

Она всмотрелась в меня и чуть погодя кивнула.

— Если даже и так, мы начнем сначала. Мы будем работать. Он уже поступал так раньше, вы знаете.

— У вас обоих есть этот дар.

— Хорошо, что вы приехали. — Она смахнула подсыхающие слезы со щек.

— Бог знает, что бы тут было без вас.

Я пошел с ней по дворам с вечерним обходом; уборка и кормление шли своим чередом. Джинни, как обычно, сходила на склад, набила карманы морковью и то и дело совала ее кобылам, весело переговариваясь с парнями, прилежно выполнявшими поденную работу. Никто из них, видя и слыша ее, не мог и представить, что на нее рушатся небеса.

— Вечер добрый, Крис, как сегодня ее копыто?

— Здравствуй, Денни. Ты его что, утром завел?

— Привет, Пит. У нее такой вид, будто она со дня на день ожеребится.

— Добрый вечер, Шон. Как у нее дела?

— Эй, Сэмми, она сегодня хорошо ест?

Парни отвечали ей так, будто говорили с самим Оливером, открыто и с уважением, и по большей части не прерывали своего занятия. Когда мы покидали первый двор, я на мгновение оглянулся, и мне вдруг показалось, что один из работников был Рикки Барнет.

— Кто это? — спросил я Джинни.

Она проследила за моим взглядом и увидела парня, который спешил к крану, размахивая пустым ведром в одной руке, а в другой держа полуобгрызенное яблоко.

— Шон. А что?

— Он кого-то мне напоминает.

Джинни пожала плечами.

— Нормальный парень. Они все нормальные, пока Найджел за ними смотрит, только он это не слишком часто делает.

— Он работал всю ночь, — мягко сказал я.

— Ну, наверное.

Кобылы во втором дворе большей частью уже разродились, и Джинни этим вечером особенно приглядывалась к жеребятам. Работники до их денников еще не добрались, и Джинни внутрь не заходила, предупредив меня, что кобылы могут очень энергично защищать новорожденных жеребят.

— Не угадаешь, когда она лягнет тебя или укусит. Папа не любит, чтоб я входила к ним одна. — Она засмеялась. — Он все еще считает меня маленькой.

Мы прошли во двор жеребят, где работник, отзывавшийся на имя Дэйв, водворял разбухшую, тяжело ступающую кобылу в стойло.

— Найджел сказал, что она нынче ночью родит, — сообщил он Джинни.

— Он обычно не ошибается.

Мы прошли мимо случной площадки и попали к жеребцам, где Ларри и Рон в центре двора купали Летописца (который стояло таким видом, будто перетрудился), не жалея воды, энергии и проклятий.

— Берегись ног, — предупредил Ларри. — На него опять наехало.

Джинни наделила морковками Ротабоя и Длиннохвостого, и под конец мы подошли к Сэнд-Кастлу. В нем было то же величие, та же харизма, что и всегда, но Джинни протянула ему причитающийся лакомый кусочек, поджав губы.

— Он здесь ни при чем, — со вздохом сказала она. — Но я хотела бы, чтобы он никогда не выигрывал скачек.

— Или чтобы мы позволили ему погибнуть на дороге?

— Ох, нет! — Она вздрогнула. — Мы не могли, даже если б знали...

Милая девочка, подумал я; многие люди лично переехали бы его грузовиком.

Мы вернулись домой через загоны, и Джинни ласкала каждую морду, что вытягивалась поверх брусьев, и раздавала остатки хрустящего оранжевого лакомства.

— Не могу поверить, что всему этому придет конец, — сказала она, оглядывая испещренные конскими силуэтами просторы. — Просто не могу поверить.

Я попробовал было намекнуть, что им с Оливером, возможно, было бы удобнее, если я уеду сегодня вечером, но они дружно запротестовали.

— Не надо, — с тревогой сказала Джинни, а Оливер утвердительно кивнул. — Пожалуйста, Тим, останьтесь, если можете.

Я согласился и позвонил Майклзам, и на этот раз ответила Джудит.

— Дайте я с ней поговорю. — Джинни вырвала трубку из моих рук. Мне очень нужно.

А мне, печально подумал я, мне ведь тоже очень нужно поговорить с ней, услышать ее голос, омыть свою душу ее душой. Я не могу вечно быть чьей-то бессменной опорой, мне тоже нужно утешение.

Мне достались крохи после Джинни. Банальные слова и что-то, что скрывайтесь за ними; все как всегда.

— Береги себя, — сказала она под конец.

— Ты тоже.

— Да. — Слово было выдохом, слабым, отдаленным, точно она произнесла его, отведя трубку от губ. Щелкнула, разъединившись, связь, и Оливер оживленно известил нас, что наступило время для виски, время для ужина; время для чего угодно, что отвлекло бы от дум.

После ужина Джинни решила, что спать ей совсем не хочется, и вместо этого она пойдет погуляет.

— Хочешь, я провожу тебя? — спросил я.

— Нет. Я в порядке. Просто захотелось пройтись. Полюбоваться на звезды.

Она поцеловала отца в лоб и закуталась в толстый, теплый кардиган.

— Я не буду выходить из поместья. Если понадоблюсь, найдешь меня скорее всего на дворе жеребят.

Он ласково и рассеянно кивнул ей, она помахала мне рукой и вышла на воздух. И, как будто он дожидался, пока мы останемся одни, Оливер хмуро спросил меня, как скоро, по моему мнению, банк решит его судьбу. Мы вкратце прикинули его устрашающие перспективы и часа два обсуждали возможные выходы.

Где-то около десяти, когда мы по крайней мере дважды повторили все сказанное и зашли на третий круг, в заднюю дверь замолотили кулаками.

— Что там еще? — нахмурился Оливер, поднялся и вышел.

Я не разобрал торопливых слов, только крайнюю срочность в возбужденном голосе, от которой вдруг пошли мурашки по коже.

— Она где? — громко и отчетливо спросил Оливер. — Где?

Я пулей вылетел в прихожую. Какой-то парень стоял в дверном проеме, тяжело дыша, вытаращив глаза, испуганный до крайности. Оливер уже на ходу бросил мне через плечо:

— Он говорит, Джинни лежит на земле без сознания.

Парень повернулся и побежал, за ним Оливер и я, наступая ему на пятки, и по тому, как пыхтел парень, я сообразил, что Джинни находилась в дальнем конце поместья, далеко за коттеджем Найджела и общежитием конюхов, скорее всего у ворот, выходящих на нижнюю дорогу.

Мы добежали туда без передышки, парень уже вдвое складывался на каждом вдохе, и нашли Джинни: она лежала на боку на твердом асфальте, сбоку стоял на коленях другой конюх, в тусклом лунном свете были видны лишь силуэты, размытые, смутные очертания.

Оливер, за ним я рухнули на колени, и Оливер спросил парней: