— Я кое о чем тебя спросила, — напомнила Петунка.

Ленда глянула на нее искоса, замялась.

— О стихотворении, — пожала она плечами. — Меня это не интересует, тебя, вероятно, тоже, но коли ты спрашиваешь… В бельницком княжеском замке есть старая, еще лелонских времен башня. Ее называют Девичьей, хотя официальное ее название «Башня трех мудростей». Название пошло оттого, что первый князь все свое книжное богатство держал в ней. А книг было — целых три тома, в том числе один исключительно в картинках. Со временем книготека разрасталась, но башня славится не собранием книг, а тем, что в ней запирают строптивых и беспокойных женщин из княжеского рода. Башня каменная, холодная и чертовски влажная. Скорее всего потому, что стоит она на краю болота, уже за главными стенами, с которыми соединена только узким помостом. Местный климат является причиной того, что обитательницы башни гостят в ней недолго. И либо снова обретают княжескую милость, либо… — Она указала пальцем вверх.

— Не вижу связи со стихами, — заметила Петунка.

— Именно туда попала Ледошка, когда провалились матримониальные планы. Молодая была, сильная, так что вышла сама, а не вперед ногами, но что отсидела — то ее. А просидела она там несколько лет.

— Ее бросили в башню?

— Чему ты так удивляешься, Дебрен? Тому, что, прости… э… курву и обманщицу, которая еще прежде, чем ей исполнилось тринадцать лет, путалась черт знает с кем, поместили под строгий надзор? Это, я думаю, нормально. Тем более что ее честолюбивая мамочка проиграла войну с братом и в качестве покаяния должна была родную дочку публично очернить. Что она, впрочем, охотно и проделала. Не очень-то они друг друга любили, но это уже другая история.

— А эта — та самая? — удостоверилась Петунка. — О стишке? Что общего у этой лирики с распущенной, испорченной до мозга костей девкой, которую собственные родители вынуждены были держать в башне, чтобы она, как сука, не… спаривалась?

— При такой постановке вопроса, — вполне добродушно улыбнулась Ленда, — действительно ничего. Я только хотела сказать, что стишок-то Ледошка написала. На стене Девичьей башни. Бумаги ей не давали, чтобы она не пыталась писем любимому посылать. Писала заструганной камышиной. Она ведь на камышовой подстилке спала. А почему собственной кровью — не знаю. Может, потому что была идиоткой, не знала, что чернила можно сделать из сажи, а может, чрезмерно романтичной. Во всяком случае, надпись неплохо продержалась два века.

Ленде снова удалось произвести впечатление на собравшихся. Дебрен с интересом следил за резкой сменой колористики лица Петунки. Золотоволосая то бледнела, то краснела, уставившись на девушку неподвижным взглядом. Збрхл недоверчиво крутил головой. Йежин морщил лоб, маясь над какой-то сложной проблемой. Но удивительнее всех повел себя Дроп.

— Рррредошка добрррая и искррренняя, — заскрипел он. — Жеррртва вообррражения. Чудовищно вррюбрренная в Прррретокарра. Виррртуаррьно ррррастрренная. Пррррекрррасная виррршепрретка.

— Чего-чего? — Збрхл присел к столу, заглянул попугаю в глаза. — Как?

— Кто дал ему пива? — попыталась усмехнуться Петунка. Не получилось. — Заговаривается, бедняга. — Она перестала улыбаться и почти враждебно спросила: — Ленда, твоя работа? Выдрессировала попугая, чтобы он всякие глупости болтал?

— Нет. — Ленда сама выглядела так же, как и Петунка: морщила лоб, в ее глазах таились неуверенность и подозрительность. — Дроп? Что ты хотел этим сказать?

Она взяла птицу в руки, повернула клювом к себе, но рук не убрала. И не ослабила нажима. Дебрен видел, как глубоко под перья вонзились кончики ее пальцев, и задумался, достаточно ли велик и терпелив Дроп, чтобы не ответить на это точным ударом клюва.

— Открроняемся от темы, — спокойно бросил представитель интеллектуальных попугаев. И добавил: — Ррренда, ты рромаешь мне ррребра. Пррошу тебя…

Она ослабила нажим. Выглядела растерянной.

— Ему нельзя верить, — пробормотала Петунка. — Он сам из Бельницы родом, так что и объективности в нем ни на грош.

— Ты из Бельницы? — В глазах Ленды на мгновение разгорелся странный огонек.

— Прррращуррры. Дррроп рродиррся в Морррваке.

— Претокар, — пояснила трактирщица, — придал Доморцу для компании его предка, вероятно, надеясь в душе заставить грифона испытывать отвращение ко всему бельницкому. Потому что попугай был горлопан и фанатик. Когда межгосударственные отношения обострились, глупый мальчишка Яровид послал в Правел посольство с объявлением войны. А поскольку объявлял ее в не слишком дипломатических выражениях, охотников пойти в послы было маловато. Ведь уже за половину этих слов послу отрубили бы голову, и любой арбитраж признал бы правоту морвацкой стороны. Поэтому отправился попугай. Голову ему не снесли, потому что никто не знал, как разрешить эту проблему с точки зрения права и при этом не попасть в смешное положение. Ну а потом попугай, которого держали в клетке, стакнулся с грифоном, сидящим в соседней, и Претокару посоветовали внести Дропа в список кураторов проклятия.

— Рррразумно, — прокомментировал потомок посла.

— Вполне, — без энтузиазма согласилась Петунка. — Претокар добился того, что проклятие перестали связывать с политикой и морвацко-бельницкой неприязнью. Ну и еще потому, что надзор был двухсторонний. Поэтому, хоть войн в те года было немало, нас здесь никто не пытался высвобождать по политическим соображениям. Скорее наоборот. Грифон то ли слишком глубоко осознавал миссию, то ли просто слишком обозлившись на хамоватого коллегу, преследовал на княжеском тракте не только купцов, но и устраивавших засады на купцов бельницких грабителей. А в военное время не пропускал и нападающих. В чем нас, разумеется, обвиняют в Бельнице.

— Милые дамы, — указал Збрхл на стоящую на стойке клепсидру. — Время уходит. Его милость Дроп справедливо заметил, что мы отклонились от темы. Стишок, которым нас порадовала коза, тоже, кстати сказать, был отклонением. Я понимаю, что некоторые неожиданно увидели княжну Ледошку, которую и по сей день называют Блудошкой, в другом свете, но Дебрену, я думаю, не важно, которая из почтенных дам более права.

Дебрен кивнул без особого энтузиазма. Проблема злосчастной княжны его интересовала, но в личном плане.

Реакция Ленды была еще более интригующей.

— Похоже на то, — посмотрела она Петунке в глаза, — что тебе известно больше. Ну что ж, я не знала проблемы в деталях.

— Я права? — уточнила удивленная трактирщица. — Относительно Ледошки? В том, что… святой она не была?

— Я читала этот стишок в детстве, — сказала Ленда официальным, отчужденным голосом. — Он произвел на меня сильное впечатление. И с литературной стороны… Но теперь вижу, что паршивка попросту солгала. Из истории Претокара и вашего рода ясно следует, что королевич считал себя крепко оскорбленным. То есть что он ее в мойне не тронул. А стих однозначно указывает на мойню.

— Ленда… — начал было Дебрен и осекся.