Врач шел-шел навстречу, а потом поднял глаза, увидел их — и окаменел посреди коридора. Вера на него особого внимания не обратила — ничего странного, все каменеют, чем он хуже всех? Хоть и врач. А Сашка обратил внимание, проходя мимо, гордо сказал:

— Это она меня спасла. Вера Алексеевна Отаева. Запишите в истории болезни.

Врач булькнул что-то невнятное, Вера оторвалась от созерцания Сашкиной щеки и оглянулась. И увидела знакомое лицо. Вообще-то память на лица у нее была плохая, но это лицо она запомнила очень хорошо, хоть и видела один раз в жизни. Ровно полторы минуты. В кухне собственной квартиры. Именно это лицо качалось над столом, заставленным тарелками, бутылками, коробкой с тортом и вазой с цветами, таращило пластмассовые пуговицы, маслянисто сияло и говорило недоверчиво:

— Гы! Врешь ты все… А сколько ей лет?

— Вот именно! — восторженно вскрикивал сидящий напротив Олег. — В корень зришь! Ей двадцать пять скоро! А я — первый! Вот клянусь, сам сначала не поверил! Главное — такая девка! Да она скоро придет, сам увидишь…

Сашка почувствовал, как она сбилась с шага, тоже приостановился, оглянулся на врача, так и стоящего посреди коридора, не отрывая взгляда от Веры, крепче обнял ее за плечи, подтолкнул к двери своей палаты и ревниво забормотал над ухом:

— Ишь, уставился… Лучше бы ты в маске была. А то все смотрят и смотрят, прямо никакого покоя… А ты на него чего смотрела? По-моему, ничего особенного, я — и то красивее. Или это кто-то знакомый?

— Да, — равнодушно сказала Вера, входя в палату и направляясь к креслу. До кресла не дошла, неловко остановилась посреди комнаты, обернулась к замешкавшемуся у двери Сашке и, давя в себе панику, решительно выпалила: — Это друг моего бывшего жениха. На свадьбе должен был его свидетелем быть.

— Да ты что? — удивился Сашка и пошел к ней, протягивая обе руки, и свободную, и занятую сумкой. — Надо же, как тесен мир. Хорошо, что ты замуж не выскочила все-таки, а то я прямо не знаю, что бы сейчас делал… Стой, ты куда? Ты чего это от меня шарахаешься? Вер, ты чего? Случилось что-нибудь?

Она смотрела очень внимательно, но ничего, кроме легкого недоумения, на его лице не заметила. Недоумение явно относилось не к тому, что она сообщила, а к тому, что отступила от него и на всякий случай зашла за стул. Сашка с легким недоумением поразглядывал стул между ними, потом уселся на него верхом, поставил сумку на пол и обнял Веру, притянув ее к спинке стула. Что обнял — это сильно мешало, но все-таки между ними хоть спинка стула была… Вера вцепилась в эту спинку стула обеими руками и, внимательно глядя в Сашкино лицо, выложила самый позорный факт своей биографии:

— Я должна была выйти замуж. Мы уже заявление подали. И… жили вместе. У меня. Почти целую неделю. А потом… В общем, замуж я не вышла.

— Слава богу, — с облегчением сказал Сашка. — А чего это ты мне рассказываешь? А! Я понял. Наверное, ты его утопила, и теперь хочешь душу облегчить, да? Вер, правда, ты, что такая странная сегодня? У тебя точно ничего не случилось? Ты мне лучше сразу скажи! А то я черт-те что буду думать, волноваться, бояться, нервничать… Мне нельзя нервничать, я больной. Давай-ка признавайся во всем быстренько — и обедать будем.

Вера растерялась. Он что, не слышал, как она только что во всем призналась?

— Я только что во всем призналась!

Ч-черт, стыдно как. Еще чуть-чуть — и она заплачет. И этот идиот таращится на нее уже не просто с легким недоумением, а с подозрением и тревогой. Может быть, правда думает, что она жениха утопила?

Сашка немножко потаращился молча, потом притянул ее еще ближе, уткнулся ей носом в солнечное сплетение и горячо подышал. Оторвался, поднял лицо, опять немножко молча потаращился и неуверенно предположил:

— Наверное, ты мне об этом, рассказать хочешь? Правда, мы же и не поговорили, как следует ни о чем. Наверное, тебе обидно, что я не спрашиваю? Ты не думай, мне о тебе все страшно интересно. Просто я спросить… не успеваю как-то. Подожди, сейчас я позвоню, чтобы обед принесли. Я все-таки отбивные заказал… Ничего? Ну вот, за обедом и поговорим наконец. Только ты тогда рядом не садись, а то я опять… не услышу ничего.

Сашка выпустил ее из рук, поднялся и пошел распаковывать свою сумку, звонить, чтобы принесли обед, вынимать из холодильника какие-то свертки и коробки… Вера все стояла, держась за спинку стула, следила за ним и думала, что рассказывать ей вовсе ничего не хочется, да и нечего ей рассказывать, и неинтересно это абсолютно никому, и все ее переживания с точки зрения мутной науки психологии — впрочем, с любой точки зрения — выеденного яйца не стоят. Так все время стояла и думала, пока какой-то белый халат не прикатил в палату сервировочный столик. Сашка устроил столик между стулом и креслом, Веру загнал в кресло, сам сел на стул, снял крышки с тарелок с каким-то густым незнакомым Вере супом, взял ложку, улыбнулся с очень довольным видом и безмятежно заявил:

— А я никогда жениться не собирался. Зачем мне? У меня уже Витька есть. Так Костя говорит. Смешно, правда?.. Дочку родишь, ладно?

— Кому дочку рожу? — тупо спросила Вера. Она действительно ничего не понимала. — Господину Сотникову?.. В смысле — Косте твоему?..

— Неужели я ошибся? — Сашка не донес ложку до рта и в ужасе вытаращил глаза. — Мне показалось, что ты умная… Или опять развлекаешься? Вера, ты мне это прекрати, я сейчас больной, мне сейчас волноваться нельзя… Мне дочку родишь. И себе… Нам. Что тут непонятного? Или ты не хочешь детей?

— Хочу, — решительно сказала она. А что, надо же хоть раз в жизни быть честной не только с самой собой. — Я очень хочу детей. Но с папами напряженка… Один раз показалось, что попался подходящий, даже замуж уже почти вышла… А он совсем неподходящий оказался. Просто совсем неподходящий. Такой ужас…

— Не говори глупости, — посоветовал Сашка с некоторой обидой. — Ужас! Не ужас, а счастье… Вдруг, правда, замуж выскочила бы? Вот это действительно ужас был бы… Ты ешь давай, ешь, очень вкусно… Сама рассказывай — а сама ешь. А не хочешь — не рассказывай. А хочешь — я тебе что-нибудь расскажу. Если тебе интересно. Но вообще-то мне про тебя интересней поговорить… Чего ты с ним сделала? С этим, за которого не вышла? Его друг так на тебя смотрел… Как на привидение, честное слово…

— Да ничего я с ним не делала, — с досадой сказала Вера. — Что вы все как сговорились, ей-богу… Я ему просто сказала, что у меня СПИД, гепатит-C, проказа и коровье бешенство. При друге сказала.

— Ух, ты! — восхитился Сашка. — А за что ты его так?

— А за то, что мебель надумал переставлять. И бизнес свой начинать. И вообще…

Вера вдруг успокоилась, вспомнила, что она только что вступила в клуб нудистов, заметила, что Сашка уже опустошил одну тарелку и снимает крышки с других, почувствовала, что страшно хочет есть, и взялась за ложку. Она будет есть — и рассказывать, раз уж он так хочет. И пусть потом думает о ней что угодно.

Вообще-то рассказывать действительно особо нечего было. С Олегом она познакомилась в больнице, когда он навещал какого-то друга, а она безвылазно сидела в палате у бабушки. То есть не то чтобы безвылазно, все-таки вылезала иногда — медсестру позвать, с врачом поговорить. Олег несколько раз подходил, заговаривал о чем-то. Она его не сразу запомнила, она вообще тогда ничего и никого не запоминала, даже не замечала, целиком поглощенная бабушкиной болью и своим страхом. Когда бабушка умерла, Олег оказался как-то рядом, очень помог с организацией похорон, все делал как надо, без суеты, спокойно и незаметно… Сочувствовал искренне, она это видела. С утешениями не лез, но когда она после поминок, проводив всех, и родителей тоже, которые уехали сразу, ни на час лишний не задержавшись, — когда она думала, что осталась одна, и, наконец, разрыдалась, он вдруг взялся ниоткуда, обнял, стал что-то бормотать потихоньку… То, что он не ушел, спрятался где-то, — Вере показалось обидным, она истерически закричала на него, сильно оттолкнула, чуть с кулаками не набросилась… Он исчез на минуту, тут же появился опять, стал вытирать ей лицо холодным мокрым полотенцем… Она постепенно перестала плакать, он заставил ее выпить какие-то вонючие капли, а уже потом ушел. На следующий день пришел помогать мыть посуду. Потом стал приходить каждый день, все время в чем-нибудь помогал. Обрадовался, когда она опять стала бегать по утрам и вечерам, мимоходом сказал, что немножко занимался штангой. Он был очень здоровый, спортивный, уравновешенный… Не пил, не курил. В общем, вполне подходящая кандидатура на роль будущего отца ее детей. Ну, она и предложила ему эту роль. Он обрадовался, сказал, что любит ее, но не решался признаться, потому что был уверен, что она его тут же прогонит. А раз так, раз не прогоняет, так надо пожениться, чтобы все, как у людей, тогда и дети будут в нормальной семье расти. Они подали заявление, и Олег очень скоро приволок к ней два баула своих вещей, потому что своей квартиры у него не было, а платить за съемную до самой свадьбы — зачем? И вообще, зачем ждать свадьбы, чтобы жить вместе? Все это предрассудки, моральные каноны позапрошлого века, они взрослые люди, чего им оглядываться на чужое мнение… На чужое мнение Вера оглядываться не собиралась, но то, что он вселился в ее квартиру, не поинтересовавшись предварительно ее мнением, — это очень понравилось. Точнее — очень не понравилось. Однако не выгнала. Олег уже официальный жених, свадьба через полтора месяца, все равно ведь здесь жить будет, так что какая разница — месяцем раньше, месяцем позже… Конечно, страшно было, и даже не так из-за отсутствия хоть какого-то опыта, как из-за того, как он этот пробел в ее воспитании воспримет. Ничего, воспринял с пониманием. Комплименты какие-то говорил. Обещал любовь и верность до гроба. Быт взялся обустраивать. Мебель переставлять. В кухне светильник новый повесил. Она один раз попросила его ничего не трогать, второй раз попросила, третий раз… Он говорил: ладно, больше не буду… И опять что-то переставлял, прибивал, привинчивал, выносил на лоджию… Противно. И ночами тоже было… в общем, можно сказать, тоже противно. Наверное, она просто не могла так сразу привыкнуть к чужому человеку… Хотя, если чужой — как к нему привыкнешь? Но это уже потом понялось. А сначала она терпела и думала, что так надо.