Вспомнил, как рассказывал матери о делах, которые расследовал, как раскрывал убийства, ловил воров. Мать слушала, затаив дыхание, не перебивая. Раньше она рассказывала сыну сказки на ночь. Всякими они были, но обязательно со счастливым концом, чтоб сын спокойно спал и улыбался во сне.

Мишкины «сказки» были совсем другими. Когда их слушала, болело сердце, слезы сами бежали из глаз. А ночью, когда сын оставался ночевать, зажигала лампадку и, став на колени, молилась горячо, неистово, прося Господа защитить и помочь Михаилу.

О! Если б знала она, как много умалчивал и скрывал от нее сын, потеряла бы сон навсегда.

Она, конечно, обрадовалась, узнав, что ее мальчонка вздумал поступить в институт, стать юристом. Если б знала, что ждет его впереди, на колени бы упала перед ним, со слезами умоляя остановиться и одуматься, не рисковать собой всякий день. Тогда, в то время, он был совсем другим, послушным и добрым. Он обязательно уступил бы ей и остался в деревне, но кто мог предугадать заранее? И она гордилась, хвалилась всей деревне, что Мишку приняли в институт, что он теперь будет учить законы, от которых, быть может, станет легче жить и деревенским.

— Твой мужик тоже грамотным был, институт закончил. А где теперь? Загинул. Единая ушанка с него уцелела, — напоминали об отце-геологе, погибшем в сибирской тайге. Его друзья рассказали о медведе-подранке. Тот выследил обидчика, напал внезапно. Никто ничего не успел сообразить и помочь, лишь кровавое пятно на снегу, обрывки одежды. Уцелела лишь ушанка.

Мать любила отца. Может, потому больше не вышла замуж, не привела сыну отчима. Так и осталась в старом доме вдовой.

— К чему тебе рисковать, сынок? Жизнь одна. Вон отец твой не поберегся, и не стало его. Хоть ты про меня подумай. Ить всех гадов, едино, не изловишь. Они как тараканы: сколько ни трави, откуда-то да вылезут. Сам посуди, коль тебя не трогают, зачем к ним лезешь? Вон наши соседи напьются, передерутся, а утром мирятся. Опять есть повод выпить. Полезли однажды мужики их разнять, им и нашкондыляли. Да не слабо! А не совались бы — бока остались бы целыми. Так и у тебя! Не суй свой нос, где не ждут и не зовут. Не прыгай в прорубь: захлебнешься и не выскочишь.

Мишка помнил, как хвалился матери своими делами:

— Магазин обокрали. Нет, не центральный универсам, продовольственный. Сперли пять ящиков водки, шоколад, колбасу, сигареты и еще кое-что по мелочи. Никто из следователей не хотел за дело браться, все морщились, мол, пацанва влезла! А я взялся и за один день воришек переловил.

— А как? — спросила мать.

— Да просто! Заглянул в контейнеры для мусора, где шоколадные обертки могли выбросить. Нашел и прямиком в подъезд. Там пацаны. Дым аж из ушей валит. Попросил закурить, угостили теми, которые украли. Я их всех подчистую забрал. В отдел попали — мигом признались во всем: как влезли, кто что взял и сколько, куда дели.

— Ты их посадил?

— Я не сажаю. Это право суда.

— Отволок в суд мальчишек?

— Этих нет! Ущерб оплатили. Вернули то, что не успели применить, нащелкали им по ушам и выгнали.

— Детей бил?

— Не я! Опера им вкинули малость, чтоб впредь неповадно было воровать. Родители им всем уже всерьез вломили, но один папаша разозлил, алкаш проклятый. Он своего сына лупцевал не за воровство, а за то, что тот попался. Так его гаденыш, конечно, будет воровать.

— Кому кем суждено стать, тем и будет. Ты не помеха, не убережешь всех, — ответила мать.

— Из таких потом большие воры вырастают и убийцы!

— До зла доведи, любой залютует. Вон Нинку Никита всю жизнь колотил. Она его пьяного вместе с топором в колодец столкнула, он и помер в ем. А не сумей она, Никитка ее убил бы. Кто тут прав, попробуй разберись? Но вся деревня встала на защиту бабы, не дали милиции ее забрать с дома от детей.

— Мама! Я не о Никите с Ниной! Есть люди, способные убивать детей! И не только чужих! Сколько их среди нас живет! — подумал тогда не без горечи.

Михаила Смирнова нередко упрекали в холодности, сухости, необщительности, а главное — в недоверчивости и раздражительности, но именно специфика работы сделала его таким. Смирнов не терпел и не верил женским слезам. Даже разревевшихся свидетельниц и потерпевших выпроваживал в коридор успокоиться. Все после первого дела.

Поступил звонок от дворничихи, что в подвале дома лежит мертвый ребенок. Никто во всей пятиэтажке не узнал, чей он. И следователь вместе с участковым выехал по указанному адресу.

Ребенок лежал на теплых трубах в самом темном углу подвала. Легкая одежонка могла натолкнуть на мысль о переохлаждении, ставшем причиной смерти, но не поверилось. Зримо вспомнились занятия в морге. Их всего два провел патологоанатом, но не бесполезно. Еще тогда, увидев покойных, Смирнов расспросил судмедэксперта о причине смерти каждого. Тот рассказал, объяснил. Вот и вспомнилось: «Черные губы бывают у покойных, отравившихся либо отравленных. У остальных губы бледные».

— Чем могла отравиться эта девчушка? На бездомную не похожа. Одежда и обувь, лицо и руки чистые. Бант в волосах. Словно только что выскочила из дома поиграть в прятки с ровесниками, да так и забыли о ней подружки…

— Нет! Я эту девчушку не знаю! качал головой участковый. — Они теперь упрямыми растут! Не то что мы в свое время! Небось мать с отцом поругали, она обиделась, свой верх и норов решила доказать. Не захотела уступить, вернуться. Вот и замерзла тут.

— На теплых трубах? Такого не бывает! — Распорядился увезти покойную в морг на вскрытие после того, как труп сфотографировал, описал, замерил.

— Чья она? Почему родители не ищут?

— Уж не думаешь ли, что убита? Тогда закопали бы где-нибудь! Тут же — на виду! Сама умерла, — не поверил участковый.

— Почему не обратились к нам?

— Может, со стариками жила? Те пока хватятся! Надо до вечера подождать. Может, объявятся?

К вечеру судмедэксперт привез заключение: «Смерть наступила в результате отравления настоем мухомора…»

«Неужели сама выпила, спутала, оплошала?» — подумал Смирнов и решил во что бы то ни стало разыскать родителей девочки.

«Где-то неподалёку жила, иначе и впрямь закопали б, тут, видимо, спешили. А может, сама ушла?» Показал фотографию всем дворникам прилегающих домов и улиц. Но они не опознали. Не помогли и почтальоны. Воспитатели детских садов не узнали на фотографии свою воспитанницу.

За прошедшие три дня никто не звонил и не просил помочь разыскать ребенка.

«Легко одета, в домашних сандаликах, значит, неподалеку жила. Надо детвору расспросить». Пошел к дому, где нашли покойную.

Мальчишки первого подъезда головами качали, не видели, не знают. Девчонок тут всего две, одной чуть больше года, вторая в пятом классе учится. Только в четвертом подъезде мальчонка-первоклассник сказал: