— Свои, друг. — Подбежавший Мальвони шагнул вперед. — Убери ствол, еще выстрелишь правда, браток.

— Свои? — Человек закашлялся внутри, и пулемет исчез. Послышались еще какие-то странные звуки; итальянец сделал знак рукой…

В доме у окна, вытирая слезы кулаком, сидел парнишка. Странные звуки были его плачем, бессильным и облегченным, и при одном взгляде на его лицо становилось пронзительно ясно, как же ему было страшно и какое облегчение он испытывает сейчас. Глядя мокрыми счастливыми глазами на вошедших солдат, он в перерывах между всхлипами бормотал:

— Наши… свои… А они… всех… Я вот ребят сюда… кого смог… пулемет в окно… они не подошли… решили — не сдамся… они наших там… стра-а-ашно-о-о!!!

Никому не пришло бы в голову укорять его за этот вопль и за слезы. Все видели, что там, снаружи. В комнате находились еще двое: раненная в живот девчонка без сознания и второй парень, правая рука которого была замотана раскисшими бинтами. Кожа слева на лице парня была сорвана ударом то ли приклада, то ли сапога… Когда повязку размотали, оказалось, что у парня оторваны напрочь все пальцы. Тем не менее он находился в перевозбужденном состоянии и твердил горячечно:

— А вот хрен им, хрен им, сволочам! Черт с ними, с пальцами, левой стрелять научусь, левой, слово, научусь! Хрен с ними, с пальцами, я левой…

— Шок, — морщась, сказал Дик. — Обнесли они нас сегодня…

Волчак обнаружился в еще одном доме. Рацию, по которой он отвечал, солдат сохранил чудом — а так даже автомат посеял, а спасся, зарывшись в кучу каких-то тряпок. По его словам, в эту кучу стреляли, но лишь для порядка, в него промахнулись, а проверять не стали…

Нашли и еще одного живого. Точнее, полуживого, его вынесли из храма, причем О'Салливан, побывавший со своими внутри, что-то сказал Фишеру, и лейтенант запретил входить внутрь остальным. Вынесли мальчишку лет пятнадцати: когда его попытались поставить на ноги, он свалился на бок, подтянул колени к подбородку, обнял их руками и что-то забормотал. Бойцы смотрели на него с ужасом и жалостью. В наступившей тишине стало слышно, что именно он бормочет снова и снова, будто в бреду:

— Ала Шамзи… Ала Шамзи… Ала Шамзи… — снова и снова, отчего у слушающих мороз бежал по коже.

Фишер присел на корточки рядом с пареньком и, положив ладонь ему на лоб, сказал резко, негромко и повелительно:

— Прочь.

Мальчишка вздохнул, расслабился и мгновенно уснул…

По приказу лейтенанта были вызваны вертолеты, а те из солдат, кто не был занят охраной периметра Дере-Дере, принялись перетаскивать трупы. Кое-кто предложил разыскать и вытащить на белый свет местных — мол, пусть они таскают, гады! Но многие возразили: мол, хватит и того, что такие же убивали наших и мучили их, теперь еще позволить им трупы лапать?!

…Это оказалось не так уж и страшно. Скорей, как-то горько. Злая горечь мешала испытывать отвращение. Не знал Джек никого из этих убитых, и сам факт того, что они были убиты, тоже ему не казался уже чем-то странным на войне, но…

…Но вывернутые карманы!

…Но содранные часы и сапоги!

…Но отрубленные пальцы!

…Но замученные пленные!

…Но тела тех девчонок!!!

Это не укладывалось в понятие «жестокость войны». Это было скорее что-то из годов Безвременья. Это не имело права на прощение, это вызывало желание не проклинать, а убивать.

С болезненным любопытством Джек разглядывал лица убитых, ужасаясь застывшему на них выражению, исковеркавшему юные черты. Ни одного спокойного! Ужас, злость, боль… даже радость — наверное, попадали во врагов и успевали увидеть и осознать, что попадают.

Трупы таскали либо вдвоем, либо в одиночку на плече, если могли справиться. Волоком было бы легче и быстрее, но так не делал никто…

Нашли двадцать девять трупов, которые и сложили в улице, в один ряд с теми заколотыми. Фишер сказал, что не хватает еще трех человек; кто-то спросил, почему только трех, и осекся, посмотрев на храм.

— Может, с собой утащили? — задумчиво предположил О'Салливан.

— Никого они не уводили… — подал голос пулеметчик, Вовка Тажитдинов. Он сидел на обваленной стене, сунув руки под мышки, словно очень замерз.

— Ясно. — Фишер поморщился и повысил голос: — Искать! Мы должны найти!

Джек пошел на поиски вместе с Ласло, Диком, Жозефом и парнями из третьего отделения — Яромиром Шавдой и Денисом Поляковым. Медленно двигаясь по улице, они заглядывали во все дворы.

— Дик, — потихоньку позвал Джек. Новозеландец обернулся. — А что там… в храме?

Новозеландец помедлил. Вместо него ответил Шавда, спокойный, медлительный словак:

— Жертвоприношение. Три трупа — головы отдельно, внутренности вынуты, кожа снята… запытали парней.

Джек облизнул губы и умолк. Спрашивать что-то еще расхотелось. И как раз в этот момент Ласло, заглянув в очередной двор, присвистнул:

— Ну вот, а мы искали…

— Наши?! — Дик почти прыгнул к нему, но Ласло отрицательно помотал головой:

— Не. Смотри.

Во дворе, на убитой до состояния бетона земле, в ряд лежали трупы — без обуви, оружия и снаряжения. Семнадцать местных, явно бандиты. В углу двора догорал смрадный костер. Войдя, Дик пошевелил без брезгливости пепел и головешки, оглянулся:

— Трое «беретов». Сожгли, чтобы нам не оставлять.

— А вон того и того махди добили, — вытянув шею, определил Жозеф. — Ну… это ладно, а где же наши-то трое?

— Может, правда увели с собой? — предположил Денис. — Парень-то этот не в себе…

— Может, и увели, — согласился задумчиво Дик. — А все-таки давайте до конца улицы пройдем.

— Пошли, — пожал плечами Яромир.

Снова пыльные, сухие дворы. Трупы, лежавшие сзади в улице, уже были похожи на мираж, и мысли приходили самые обычные — об этой пыли, о возвращении в лагерь, о том, что будет делать Фишер…

Последняя дверь оказалась заперта. Жозеф толкнулся в нее и хмыкнул:

— Идиоты. От войны на засов не запереться, не воришка… Ну-ка… — Он прицелился ногой.

— Да ну их, — поморщился Ласло, — что они там могут прятать? Пошли лучше дальше…

— Да я сейчас так гляну. — Денис взялся руками за верх стены.

— Осторожней, башку снесут! — встревожился Дик, но Денис уже упругим толчком метнулся вверх, вышел в стойку и, дрыгнув ногами, лег животом на обрез стены. Перевесился внутрь.

И словно окаменел. Джеку даже почудилось, что Денис убит, что в него попали из чего-нибудь с глушаком… и сейчас он свалится мешком в пыль — сюда, к ногам товарищей. Однако Денис соскочил, правда, как-то неловко, опустился на корточки и остался сидеть.

— Денис, ты чего?! — забеспокоился Яромир. — Денис! — Он тронул русского за плечо.