Но миссис Сомервиль ничего не упустила. Она приняла на свой счет эту необычную и совершенно неожиданную улыбку, и она так потрясла ее давно овдовевшее сердце, что хозяйка еще долго после ленча не могла ее забыть. Эта улыбка мерещилась ей в течение всего дневного перерыва, и даже потом, когда в четыре часа заведение открылось для чаепития.

Доктор Фримантл вошел в большой зал на втором этаже «Методист-Холла», где проходила медкомиссия для гражданских, и с отвращением посмотрел на пустую сцену. Ни сотрудников, ни председателя, ни доктора Уильямс, ни даже кандидаток – но это как раз неудивительно. Они всегда опаздывают: их держат на расстоянии, пока проверяется их интеллектуальная и психологическая пригодность. Психологическая пригодность для мытья посуды или варки капусты! Доктор Фримантл фыркнул и, закурив сигарету, прошел в кабинку, где выполнял внешний осмотр кандидаток.

Вскоре появилась мисс Покок – старшая из трех клерков – с бумагами в руке. Она улыбнулась и приподняла брови. Доктор Фримантл мельком подумал: «Каждый раз показывает, что сделала бы точно так же, если бы я не сидел здесь и не ждал. Только я всегда тут».

– Вы, как обычно, рано, доктор! – радостно воскликнула мисс Покок. – Я видела, что сэр Иэн уже пришел. И если не опоздает доктор Уильямс, то скоро и начнем.

– Не начнем, если вы не доставите нам девушек на осмотр.

– Они будут через минуту.

И словно в подтверждение ее слов в дверь заглянула сержант ВААФ, сверкнув короткими черными волосами и пронзительно алой помадой:

– Идут.

Мисс Покок провела девушек за ширму, скрывающую ряд кабинок, где им предстояло раздеться. Раздала требуемые правилами халаты тем, кто не принес своих, и вернулась, когда ее подчиненные как раз занимали свои места за столом.

– Они здесь, – коротко сказала она.

Одна из секретарш подошла к концу ширмы, где узкий коридор, идущий мимо кабинок раздевалки, снова открывался в зал, и остановилась, ожидая первую кандидатку, чтобы провести ее на весы и ростомер, запустив таким образом процесс осмотра.

В комнату неспешно вошел высокий седой мужчина. Мисс Покок, услышав, как сержант вспомогательного корпуса встала по стойке «смирно», приподнялась с сиденья.

– Добрый день, сэр Иэн, – отчетливо сказала она.

– Добрый. Набрали на сегодняшнее заседание?

– Да, сэр Иэн. Шестнадцать человек.

Председатель кивнул и подошел к доктору Фримантлу, который сидел, положив ногу на ногу, курил сигарету и ждал. Девушки вошли гуськом, пытаясь скрыть смущение за смешками и перешептываниями, и уселись на поставленные для них стулья.

– Итак, начнем, – сказал председатель. – Я хотел бы показать вам одно странное письмо, пришедшее утром, напомните мне потом. Доктора Уильямс еще нет?

– Пока не видел. У нее сейчас работы выше головы, поскольку муж в армии. Ей бы партнера завести.

– И вам бы тоже.

– У меня есть.

– Но во флоте.

– Не моя вина. Этот чертов тип числился у них в резерве.

Председатель улыбнулся и занял свое место за столом. Он сам был из военных моряков, вышел в отставку за несколько лет до войны, с длинным и почтенным послужным списком. Садясь, он мысленно поблагодарил свою счастливую звезду, что никогда не занимался общей практикой. Вынув из кармана письмо, он прислонил его к стоявшей перед ним чернильнице. Надо будет показать его Фримантлу во время перерыва на чай: странное послание, особенно учитывая подпись на заключении.

Доктор Уильямс вошла с небольшим опозданием, на ходу произнося приготовленное извинение. Она прошла в кабинку второго принимающего врача, вынула стетоскоп, огляделась в поисках мерной ленты, вытряхнула в корзину для бумаг окурки из пепельницы, оставшиеся после утреннего заседания, и подала мисс Покок знак, что готова к работе. К ней направили кандидатку, Рейчел взяла ее документы и задернула штору. Процесс начался.

Первые полдюжины дел у Рейчел прошли гладко. Ничего примечательного: нормальные девушки восемнадцати-девятнадцати лет, пухлые от щенячьего жирка военного времени, который покрыл их более щедрым слоем, нежели старших сестер в предвоенные дни диет и похуданий. Кроме обычных мелких дефектов, особых проблем не было. Рейчел заполняла в документах свою часть, а поскольку доктор Фримантл их уже обследовал, передавала бумаги председателю, думая каждый раз, не окажется ли следующая ее жертва девушкой из кафе. Но еще три кандидатки были осмотрены и отправлены дальше. Близился перерыв, и далекий перестук чашек предвещал чай, который должен был придать сил медицинскому и техническому персоналу для продолжения приема. «Еще одну до перерыва успею, – подумала Рейчел, – если не случится ничего необычного».

Тут появилась Урсула Фринтон – та самая девушка из кафе.

– Садитесь, – приветливо предложила Рейчел.

Она прочитала заключение доктора Фримантла по его части осмотра, заметила, что в анамнезе скарлатина в четырнадцать лет. Читать она постаралась как можно дольше, чтобы дать девушке время на себя посмотреть и, быть может, узнать. Потом подняла глаза и улыбнулась:

– Не думаю, что вы меня помните, но я сидела за соседним с вами столом сегодня в «Зеленом какаду».

Краска бросилась девушке в лицо.

– Я помню, – ответила она. – Мы толкнули ваш стул, но вы восприняли это достойно.

Рейчел засмеялась.

– Очень уж близко сдвинули столы, дальше некуда. Я прямо у вас на голове сидела.

Она продолжила смотреть на девушку и увидела, что до той наконец-то дошло. Краска отхлынула от лица Урсулы Фринтон, и она наклонилась вперед, вцепившись в край стола Рейчел:

– То есть вы слышали, о чем мы говорили?

– Невозможно было не слышать. Мы сидели практически за одним столом.

– Спасибо, что вы мне об этом сказали. А то я могла бы оказаться перед вами в дурацком положении. Посмотрите, я должна показать вам это.

Она достала из сумочки конверт, адресованный «Председателю или члену медицинской комиссии».

– Это значит, мне, – сказала Рейчел, вскрывая послание.

Там было письмо на листке из блокнота с адресом на Харли-стрит. В письме говорилось, что мисс Урсула Фринтон прошла обычный осмотр, сделала рентгеноскопию и электрокардиограмму, и никаких дефектов сердца не выявлено. Подписано было Эндрю Клеггом – одним из лучших, насколько знала Рейчел, специалистов Лондона по болезням сердца.

– Вы знаете, что тут написано? – спросила она, прочитав письмо.

– Да. Он мне сказал. И сказал, что мне у него делать нечего. Что мой врач не должен был диагностировать никаких сердечных болезней. Все мои приступы – это страхи, несварение желудка или еще что-нибудь.

– А их изначально относили на счет перенесенной вами скарлатины?