Сэр Гораций усмехнулся, вспомнив, как лейтенанты, инженеры и управляющие спорили, какой товар лучше всего будет продаваться. Сам полковник предпочел бы оружие, но с другой стороны, вооружать потенциальных противников не хотелось. Точку в споре поставил дневальный солдат, подкинувший в задымившую печь мелко наколотых дров. Переносные печки из железа и чугуна, как сразу поняли спорщики, можно продавать на всем севере Европы! Размышления сэра Хорейса опять прервали – один из воинов Гирта, окликнувший скакавшего навстречу посыльного:

– Что там?

– Подъезжаем к Оксфорду, сэр!

Оксфорд оказался очень маленьким, составлявшим по площади не более двух футбольных полей городком, прикрытым частично остатками старой римской стены, а частично – частоколом. Отряды англичан даже не стали входить в город, остановившись на большом лугу неподалеку, из-за чего некоторые горожане ворчали. Еще бы, ведь на этом месте находился общественный выпас. Теперь же выгнать городское стадо было некуда.

Отдохнув полдня у Оксфорда и пополнив запасы, отряд тронулся дальше. Впереди лежала дорога в богатую железной рудой местность, известную пришельцам из будущего как колыбель английской железоделательной промышленности. Теперь она должна была сыграть ту же роль, но несколькими веками раньше. «Англия была, есть и будет мастерской мира», – с удовлетворением подумал сэр Гораций, оглядывая окружающий его нетронутый пока цивилизацией пейзаж. Приехавшие через несколько месяцев для переписи королевские сержанты и монахи-писцы с удивлением разглядывали раскинувшийся перед ними пейзаж. Посмотреть было на что: свежесрубленные дома, сменявшиеся постройками «фабрики», строящаяся каменная стена, огороженный частоколом район старого поселения, в котором теперь жили одни пленные норманны, работающие на фабрике, и новый, только еще обживаемый, холл эрла Бошема на холме, возвышающемся на берегу реки. Кроме того, удивительные водяные колеса, силой речного течения приводящие в действие мехи и кузнечные молоты, огромное количество разнообразных лодок и судов у городской пристани, множество народа – все это заставило бы застыть от удивления даже жителя столицы тогдашней сверхдержавы Константинополя. Недавно возникший город рос со сказочной быстротой и сейчас почти не уступал по размерам Глостеру, считавшемуся ранее самым большим и главным городом нового эрлдома Бошемшир.

А на его окраине все росла и росла домна, возвышаясь над строениями города, словно диковинная сторожевая башня или донжон рыцарского замка…

Куда хуже, чем полковнику и его людям, пришлось бывшим рядовым, а ныне дезертирам Бэкхему и Роллсу. Оказалось, что бродяг, говорящих на непонятном языке, да еще странно одетых, в Англии не очень-то и уважают. В первой же деревне их сначала задразнили мальчишки, а потом несколько появившихся фермеров, больше похожих на хобо, чуть не избили. Спасла только быстрая реакция Роллса, с ходу определившего намерения угрюмых аборигенов и бросившегося бежать. Бэкхем рванул за ним, а потом как-то потерял своего напарника в густом кустарнике. Заблудившись, он несколько дней бродил по настоящим русским джунглям, которые, как рассказывали в роте, растут в далекой Сибири, пока не набрел на какую-то хижину. Зайдя и обнаружив, что никого нет, он обыскал все углы в поисках пищи. И нашел краюху черствого, но очень вкусного хлеба, немного твердого, как камень, сыра и бутыль с каким-то напитком. Желудок, отвыкший от такого изобилия, не выдержал уже через полчаса, и он вынужден был присесть под ближайшим кустиком. Там и застал грабителя лесничий Элфред…

На Немизе снопы стелють головами, молотять чепи харалужными, на тоце животь кладуть, веють душю отъ тела. Немизе кръвави брезе не бологомъ бяхуть посеяни, посеяни костьми русьскыхъ сыновъ[54].

«Слово о полку Игореве»

Конь недовольно дернул головой, потянув повод. Гюрята поскользнулся и чуть не упал, заодно зацепившись концом корзна (плаща) за торчащую изо льда ветку. Громко и зло выругался.

– Почто шумишь, человече? – Внезапно раздавшийся над головой голос заставил его инстинктивно схватиться за рукоять топора.

– Не гоношись. Хотели бы прибить, давно б живота лишили, – заметил тот же голос.

Ветки растущего на самом краю берега куста дрогнули, роняя снег и, словно появившись из-под снега, на лед реки вышли двое дружинников. Белые длинные плащи поясняли, как они сумели остаться невидимыми для глаз новгородца, а нацеленный на Гюряту самострел у одного и длинный меч в руках второго воина сразу предостерегали от необдуманных поступков.

– Чьих будешь, вой? – недоверчиво спросил мечник, откровенно враждебно разглядывая путника и коня, навьюченного отнюдь не торговыми припасами.

– Ростовского полка, из охочих людей сотни Олексы Путятича, – понимая, что отбиться даже от этих двоих он не сможет, честно ответил Гюрята. А то, что, кроме них, кто-то еще сидит в засаде, можно было догадаться, даже не обращаясь к ведунье-гадалке. Да и по говору на полочан встреченные дружинники походили мало, это он, как житель торгового города, заметил сразу. – Отстал вчера от войска из-за брюшной хвори, догоняю теперь. – Не рассказывать же каждому встречному-поперечному, что нашел в последней встреченной на пути сотни разоренной деревне богатую захоронку и задержался, перепрятывая так, чтобы можно было незаметно забрать при возвращении. И ведь чудом нашел; не зайди в ту полуразрушенную хатку и не имей плотницкого опыта, искусно устроенного тайника он бы и не заметил. Повезло, видать, Велес помог…

– Вот и догнал, – улыбнулся стрелец, продолжая, вопреки выражению лица, держать самострел наготове. – Одинец! – крикнул он, не оборачиваясь. На лед выскочил еще один дружинник, помоложе, вооруженный коротким мечом и сулицей.

– Где дружина ростовчан стоит, ведаешь? – спросил стрелец, по-прежнему не отрывая взгляда от Гюряты.

– Есть такое дело, Стрига, – ответил молодой.

– Отведешь к ним путника и уточнишь у сотника Олексы, ведом ли ему сей муж. – Стрелец, еще раз улыбнувшись, добавил: – А топорик-то отдай Одинцу, ростовчанин. И не гоношись, добром тя прошу. Мы подсылов не любим.

– Ох, и едучий же ты, человече, – вытаскивая из-за опояски топор и нож и передавая все это Одинцу, заметил Гюрята. – Почто решил, что я подсыл вражеский? Что говор у меня не ростовский, так у нас в охотницкой сотне кого только нет. Я же сам новогородский есмь, а Олекса – из Торжка.

– Разберемся, человече. Иди с Одинцом, иди, покуда я добрый. – Теперь улыбка дружинника скорее напоминала оскал.

– С чего вожак твой озлобимшись? Аль заморозился? – когда они отошли подальше от дозора, рискнул спросить у сопровождающего Гюрята.

– Его брат под Менеском живот потерял[55], вот он на полочан и злобится, – спокойно ответил дружинник. – Рвется с кровниками посчитаться, а битвы почитай шестой день ждем. Ты на его месте не такой ли был?